— Погоди, командир, минуток пять.
— Не спешите, доктор. Летим через полчаса.
Неподалеку, в тени скалы, офицеры отряда обсуждали маршрут движения на перехват банды. Негромко прозвучала команда, отдыхавшие бойцы быстро вскакивали, подгоняли снаряжение. Подошел Исмаил.
— Вашим передать что-нибудь? — спросил Лопатин.
— Не надо. У нас есть связь. Вас встретят на аэродроме. — Он обнял Лопатина за плечи: — Прощай, Петрович!
— Зачем «прощай»? До свидания, товарищ Исмаил!
— Да. Правильно. Это значит — до встречи! Вернемся — обязательно навещу. И вы заезжайте, мы вам всегда рады.
— Знаю. Но и ты нашу службу знаешь. Так что — до случая!
Они и не ведали, как скоро и на каком грозном перекрестке этой необъявленной войны сведет их новый случай.
В трехстах метрах от вертолета отряд свернул в узкий распадок, уводящий вверх, к горному гребню в пятнах снега. Доктор у вертолета разговаривал с перебежчиками. Боец, оставленный для их сопровождения, с автоматом на изготовку молча слушал. Лопатин забрался в кабину, вместе с Карпухиным проверил работу приборов и систем машины, послушал эфир, следя из открытой кабины за парящей над долиной парой черных ягнятников. Они уходили кругами выше и выше, чтобы охватить зорким оком всю долину от края до края. Лопатин немного завидовал этим птицам, способным парить выше туманов и гроз, рядом с реактивными самолетами.
— Пора, доктор. Усаживай своих пациентов. Да раненого поддерживайте — будет потряхивать.
— Удержим, командир, нас теперь много. Парни-то, говорят, силой взяты в банду. Домой — боятся. Я им советую идти в армию. Сами поколотят душманов, глядишь, и страх пропадет.
— Они, доктор, все такие: себя за невольников выдают. А советуешь ты правильно. Им перед своим народом и революцией еще долго очищаться.
Взлетая, прошел над распадком, качнул машину в ответ на прощальные жесты бойцов отряда. Над перевалом синела ложбина неба, за перевалом горы стали серо-фиолетовыми; солнце нагрело камни, и лучи его светили в лицо летчикам. На плато, где видели утром басмачей, пустынно. Не снижаясь, описали широкую дугу, всматриваясь в открытые ложбины и курумы на пологих склонах, заглянули за ближние гребни. Безлюдье. Лишь стайка куку-яманов буроватыми тенями мелькала по усеянному обломками скату горы, уходя от ревущей машины. Птицы и звери обыкновенно не боятся самолетов, но вертолет наводит на них ужас. Какое хищное чудище оживляет их дремучая память при виде горбатой винтокрылой машины? Из-за этого страха животных Лопатин постоянно чувствовал себя немного виноватым перед землей, над которой летал. Он вызвал «Каскад», сообщил, что район перевала пуст. «Спасибо. Счастливого пути!» — прилетело в ответ с тем же легким акцентом. Голос показался невероятно далеким за нарастающей толщей хребта.
Три дня Лопатин безвылазно провел на аэродроме, готовя звено к учению. Он даже заскучал без полетов, поэтому вызов в штаб его обрадовал.
Дежурный, однако, направил его не к начальнику штаба, а к заместителю командира по политчасти, у которого Лопатин застал гостя — офицера из царандоя. Едва поздоровались, тот спросил:
— Вы помните девушку, дочь Абдуллы, которому спасли сына?
— Как же забыть такую красавицу!
— Говорят, вы подарили ей значок и поцеловали руку?
— Да, — кивнул Лопатин с некоторым удивлением.
— Пожалуйста, расскажите, как это было.
Лопатин, припоминая, передал подробности встречи в ауле и разговор с горцами.
— Старшина и другие сказали мне то же. Значит, так и есть. Рахмат, спасибо.
— А в чем дело?
— Девушка ударила себя ножом.
Лопатин растерянно переводил взгляд с политработника на гостя с чувством своей необъяснимой вины.
— Что случилось? Почему она это сделала?!
— Враг пустил слух, будто аллах лишил ее разума за прикосновение к неверному и его поцелуй.
Лопатин сидел, сжав кулаки.
— Из-за моей глупости погиб человек!..
— Она не погибла. Она в больнице и будет жить.
Лопатин перевел дух.
— Аллах не лишал ее разума. В том, что произошло, виноваты не только душманы. Мы — тоже.
— Вы?
— Да. Плохо берегли девушку, которая два года назад первой записалась в школу, а недавно вступила в Демократическую организацию молодежи и читала женщинам газеты. Враг оценил ее лучше нас. За нее предлагали отцу большой калым, но Абдулла заколебался и спросил свою дочь. Она сказала, что не хочет быть проданной, как овца, жадному и злому человеку. Прежде такого не случалось в наших горах. Ей особенно не простили, что она стала носить значок с Лениным.