— Теперь тебе не на что рассчитывать — ведь ты убил одного из друзей Кара-хана.
— Я спасал вас, мусульмане. Сбитый вертолет стал бы вашей смертью.
— Где ты взял пистолет?
— Аллах подарил, — усмехнулся Азис, глядя на скорчившегося от боли муллу. — Наш теперешний начальник молла Рабани подтвердит это, я ведь и его защищал тоже.
Никто, даже из бывших помещиков, не потребовал немедленной расправы над милиционером. Положение банды было слишком серьезным, а Кара-хан все еще не подавал вести о себе. Охранник сунул пистолет в карман халата, подошел к милиционеру, тщательно обшарил его. Мулла наконец разогнулся, стал посылать проклятия неведомо кому. И внезапно смолк — на площадке появился Одноглазый, С длинной винтовкой за спиной и коротким автоматом на груди он молча приблизился к мулле, остановился, хмуро посмотрел на распростертое тело, на валяющуюся рядом базуку, поднял взгляд на стоящего поодаль Азиса и ни о чем не спросил.
— Кара-хану нужна помощь?
Сулейман отрицательно качнул головой:
— Нет. Кому помогает шайтан, тот не нуждается в помощи людей.
Басмачи остолбенело смотрели на одноглазого телохранителя Кара-хана. В его устах подобные слова о главаре звучали страшно.
— Ты говоришь... — забормотал растерянный мулла, — ты, может быть, хочешь сказать, что мост уже восстановлен?
— Нет моста. — Сулейман нервно моргнул глазом. — Зачем оборотню мост? Он без моста скрылся.
Сулейману поверили сразу. Кряжистый чернобородый басмач, из бывших помещиков, схватил его за ворот халата:
— Где ты спрятал своего хозяина? Говори, кривая собака, или я отправлю тебя на корм стервятникам!
Басмачи загудели, надвинулись на Сулеймана. Злоба людей, заведенных в ловушку и предательски брошенных главарем, устремилась на его ближайшего телохранителя, а страшнее слепой человеческой ярости нет ничего. Особенно если в трех шагах — пропасть. Так уж повелось испокон веков, что за подлые дела господ чаще всего расплачиваются их самые верные слуги. Во всей толпе, сгрудившейся на площадке, только один человек мог поверить, что Одноглазый не способствовал исчезновению хозяина.
— Остановитесь, мусульмане! — Юношески звонкий голос кучарского милиционера покрыл шум толны. — Прежде чем казнить человека, надо хотя бы выслушать его.
Сулеймана отпустили. Пленный милиционер, отрастивший первые усы, приобретал все большее влияние на бородатых громил с той минуты, как открыто заговорил от имени народной власти, которую он представлял, будучи даже заложником. И дело заключалось не столько в том, что власть эта уже ступала по Тропе шайтана горными ботинками и пастушьими сапогами революционных солдат-добровольцев, кружила над ущельем винтокрылой машиной. Устами двадцатилетнего юноши эта власть сказала им об их главаре больше, чем знали они все вместе — соучастники его дел.
— Клянусь аллахом, я не знаю, куда он скрылся, — заговорил Сулейман. — Он велел мне стоять возле скалы, на повороте, никого не пропуская к мосту. Когда загудел вертолет, мне послышался крик. Я думал, они зовут меня, и пошел к ним. Их уже не было. Я все осмотрел, там негде спрятаться, и даже кричал, но никто не ответил.
После некоторого молчания мулла поднял руку:
— Братья-мусульмане, пусть пятеро с Одноглазым пойдут к мосту и еще раз все там хорошо осмотрят. На тропе у моста может быть тайник или скрытая щель. У Кара-хана не было такой длинной веревки, чтобы спуститься на дно ущелья, и он не мог обернуться птицей, чтобы улететь.