Нынче про вайскуфров и не слыхать, а ведь еще и полных тридцати лет не прошло, как мы от них навсегда избавились. Были это такие люди, которые ходили по ярмаркам, специально чтобы воровать, и даже имели разрешение. Накануне они являлись в ратушу, вносили какую-то сумму денег, и стражники до начала ярмарки объявляли под барабанный бой, что пришли вайскуфры; это означало, что надо лучше следить за своими карманами и товаром. Теперь они могли сколько угодно мошенничать — охрана им была обеспечена. И если все-таки случалось, что торговцы ловили которого-нибудь из них на воровстве, хватали его и таскали от лавки к лавке, чтобы каждый ему по заслугам воздал, то вскоре появлялись стражники, вырывали у них из рук провинившегося и вели его в ратушу, однако не затем, чтобы наказать, но чтобы сразу же его через заднюю дверь на волю выпустить.
То же случилось и теперь. Как только вайскуфров дотащили до лавки, около которой мы стояли, появились стражники. Продравшись через толпу, они силой вырвали воришек у тех, кто их держал, окружили плотным кольцом и повели в ратушу. Народ был возмущен, отовсюду раздавались негодующие выкрики:
— Вот как господа справедливость понимают!
— Нечего сказать, хороша забота о нас! За воров они горой стоят, а честные люди должны последним грошом рисковать!
— Да они и сами не лучше вайскуфров!
— Придется, братцы, вором стать, честным трудом и сам не проживешь и детей своих не прокормишь.
— Мы этого так не оставим! Воры должны быть наказаны! Нельзя с этим больше мириться!
— Пусть их нам выдадут! Мы сами сумеем с ними расправиться!
— Убить их, чтобы другим неповадно было!
С этими словами те, кто был сильней других разъярен, похватали все тяжелое и острое, что попалось под руку, и направились к ратуше; однако более миролюбивые призывали народ к спокойствию и сокрушались, видя, как убывают покупатели и площадь пустеет. И вправду, многие уже отправились восвояси, в страхе перед тем, что могло последовать за столь злобными выкриками. Однако покидали площадь не только трусы, — прежде всего так поступали самые бессовестные. Пользуясь суматохой, они уносили с собой те вещи, к которым приценились, но рассчитаться еще не успели. Пока люди на площади спорили между собой, а иные из них готовились к схватке, господа в ратуше, перепуганные насмерть, закрывали окна; стражники выстроились перед воротами в ряд, чтобы противостоять возможному нападению. Но на их физиономиях было ясно написано: они готовы бросить на произвол судьбы мушкет, ратушу и всех советников с бургомистром во главе, как только издали почуют хоть какую-нибудь опасность.
Однако следует сказать, что опасность грозила не только ратуше: торговцы намеревались пойти на господ, а в то же самое время готовилось нападение и на них самих. В закоулке возле костела стали собираться нищие и бродяги, сколько их на ярмарке было. Ехидно ухмыляясь, следили они за площадью, и было заметно — между ними существует уговор: как только продавцы, покинув свои палатки, пойдут требовать выдачи вайскуфров, они тотчас же бросятся к товарам, затеют драку с немногочисленной охраной и, одержав победу, в чем никто даже не сомневался, оберут до последней нитки всю ярмарку.
Словно в кошмарном сне наблюдал я все творившееся вокруг меня; думая о том, что должно было еще произойти, я с ужасом предчувствовал не только гибельные, но и кровавые последствия событий для целого города. И вот внезапно, в минуту наибольшей неразберихи и всеобщего переполоха, когда все кричали и каждый неизвестно чего хотел, не умея ни договориться с другими, ни объединиться с ними, — еще немного и началась бы драка, — над этой разъяренной, бурлящей толпой послышался столь сильный, звучный голос, что, казалось, в серебряный колокол ударили, и он заглушил все остальные звуки.