Так же думала и хозяйка.
— В каморке, верно, старуха, — шепнула она. — Смотрит, что сын ей оставил, а его самого уже и след простыл.
Вместо ответа я показал на дерево, она кивнула, выражая согласие, и, не говоря больше ни слова, я взобрался на него с проворством белки, охватил внизу одной рукой ствол и мигом очутился на самой макушке. Качнул ее в сторону, пригнул к крыше, схватился за желоб и заглянул в окно.
Одного взгляда хватило, чтобы убедиться, что разбойник все еще дома; можно бы уже спускаться вниз, только мне не хотелось — трудно было от такого зрелища оторваться. Я сказал себе: «То, что ты здесь видишь, никогда больше не увидишь, сколько бы ни жил на свете; поэтому смотри и запоминай, будешь людям рассказывать, какой имеет вид разбойничье логово». И я остался висеть между небом и землей, крепко держась за желоб.
Внимательно оглядел каморку: она была чистенькой, каждая вещь на своем месте — и не подумаешь, что здесь живет человек необузданных страстей. Посредине стол, на нем две большие шкатулки из темного дерева; за столом, закрыв лицо руками, сидит разбойник. Можно было подумать, он спит или думу какую думает, а вернее всего, погружен в мечты о той, которую так сильно любит и с нетерпением ждет, когда она его женой станет. Ведь из-за ее приятной улыбки и ласковых слов он отрекался от власти почти королевской! А может быть, недоброе предчувствие его томило, может, понимал, что расплата неизбежна и теперь об этом сокрушался?
Долго глядел я на него, надеясь, что он отнимет руки от лица и я его сразу узнаю; но он даже не шелохнулся. Да мне и не удалось бы увидеть его лица, если бы он даже голову поднял — и теперь, ночью, находясь в глубине леса, он все-таки завязал лицо белым платком. Да уж, в осторожности ему нельзя было отказать! И если он всегда и неизменно так поступал, то не приходилось удивляться, что сами разбойники не знали его в лицо, думая, не призрак ли это. Сложения он был крепкого, красивого, совсем еще молодой человек. Я хотел уже выпустить желоб из рук и в последний раз окинул взглядом стол, на котором, кроме шкатулок, было много различных предметов, и вдруг увидел такое, что чуть с дерева не свалился.
Рядом с оружием, с целой грудой ключей, наверняка поддельных, на столе лежала одежда, — может быть, разбойник что-то хотел себе на дорогу выбрать, а может быть, уже выбрал, — и, боже ты мой, что я тут увидел! И сейчас еще не могу понять, как я не выпустил из рук ствол, не сорвался с желоба и не полетел вниз! Не помню, как очутился на земле… Ведь на столе я увидел шляпу пана Аполина! Да, я не ошибался! Среди украшавших ее перьев виднелся тот самый букетик базилика, который хозяйка на моих глазах вчера ему за золотой галун засунула… Боже ты мой! Так, значит, не зря боялась она отпускать его, не напрасно с ума сходила! Точно предчувствовала, что разбойники все же нападут на него, как только он выйдет от нас… Они раздели его… А может быть, и что худшее с ним сделали… Хорошо еще, если он добровольно отдал им все, что у него с собой было, а что, если не отдал?..
Хозяйка, изо всех сил тормошила меня, требуя, чтобы я опомнился и сказал ей, что́ наверху такое страшное видел, — ведь я слова промолвить был не в состоянии. Но, видя, что от меня ничего не добьешься, она перестала задавать вопросы, которые в сердцах мне на ухо шептала, и быстро влезла на дерево, надеясь собственными глазами увидеть, что там такое — не убивает ли уж разбойник кого-нибудь? Как ветерок, прошелестела она в ветвях и, прежде чем я спохватился остановить ее, повисла над палисадником, держась за желоб.
Я даже глаза зажмурил: вот-вот она мне на голову свалится. Я просто и не представлял себе, что будет с ней, когда она увидит шляпу милого в разбойничьем жилище. Мысленно я уже видел, как она разбилась насмерть, слышал ее предсмертный стон и вместе с тем тяжелые и шаги приближавшегося к нам разбойника… Но тут кто-то невидимый схватил меня за руку ледяной рукой, которая вместе с тем жгла, как раскаленное железо; руку мою изо всех сил, словно клещами, сжимали, а меня самою все дальше и дальше с большой силой от живой изгороди оттаскивали — хочешь не хочешь, я должен был подчиниться, и не только идти, но бежать, бежать быстро. Святый боже, что же это такое? Значит, правда все то, над чем отец мой смеялся и считал пустыми баснями? Не водится ли между небом и землей таинственная невидимая нечисть — души умерших, духи гор, рек и деревьев, приобретающие ночью власть над людьми?