У нас было решено: прежде чем жених и невеста вернутся из костела, я подготовлю в путь их коляску, привяжу, как полагается, мешки и узлы, запрягу лошадей — молодые хотели сейчас же ехать, но теперь я не мог отойти от окна, куда уж там делом заниматься! Решил я — еще успею. Как только увижу, что они идут, тогда и потороплюсь: ведь на радостях у меня крылья вырастут, дело закипит в руках.
Прошло немного времени, а я глядел в окно уже не один. Стали соседи к нам собираться; хотели они проститься со своей старостихой, поблагодарить ее за все и еще раз просить пана Аполина, чтобы, нагулявшись в Праге, он вспомнил бы нас и воротился, а мы их с радостью встретим. Горница и весь двор наполнялись все новыми и новыми гостями. Мне, управителю, следовало угостить их пивом, обнести пирогами, которые уже поспели. Ведь еще вчера, прежде чем ехать на ярмарку хозяйка распорядилась, чем и как угощать наших односельчан и какой сверток должен я вручить каждому для детей, но теперь я обо всем этом совершенно забыл. С тоской глядел я на каменистую тропу, которая вела от нас в Светлую, а из Светлой, петляя, спускалась к нам в долину, то пропадала среди деревьев, то вновь отчетливо белела, — однако никого на ней не было видно.
Стали соседи спрашивать, на что я смотрю, почему не отхожу от окна? Все уже заметили, что я какой-то неспокойный, и стали приставать с расспросами, но так как я ничего не отвечал, все еще не спуская испуганных глаз с тропы, они решили: у нас что-то случилось, и тоже стали с беспокойством смотреть в окно.
Внезапно я вскрикнул: на тропинке кто-то показался — это они!.. Но стоило мне вглядеться пристальнее, и, не говоря ни слова, я отшатнулся от окна и упал на стул. Нет, не двое шли в нашу деревню, а всего-навсего один человек, и я узнал в нем пономаря. Он вошел в горницу и спросил:
— А где жених и невеста? Почему они опаздывают? Священник ждет их в костеле уже целый час…
Больше я не мог молчать и рассказал всем, где мы вчера с хозяйкой были, кого встретили, на что решились и как дальше дело обстояло. Не было никакого сомнения, что пан Аполин не пришел на условленное место, — он убит, а невеста его теперь в горе и по сию пору ждет его, все еще не хочет терять надежду.
Рассказ мой взволновал людей. Они стали советоваться между собой, как дальше поступить; не пойти ли сейчас всем в домик угольщика, и если не удастся схватить и наказать атамана, то по крайней мере можно логово его разрушить. Я не слышал, что они говорили, и не отвечал на их вопросы — не мог думать ни о чем другом, кроме как о хозяйке и ее страшном горе. Не сделала ли она чего над собой?
Не говоря ни слова, я поспешил к ней на помощь. Поднялся в гору с такой быстротой, словно по ровному полю бежал; никто из тех, кто был сзади, угнаться за мной не мог. Но, вопреки моему ожиданию, под сосной никто не рыдал, никто не ломал рук. Ни пана Аполина, ни нашей хозяйки тут не было…
Скоро мои опасения превратились в уверенность; дрожа всем телом, принялся я осматривать место; под каждым кустом, за каждой скалой ожидал я увидеть ее всю в крови, бледную, мертвую… Если она и вправду самоубийца, уже наверняка пред господом предстала, и мы с ней не только в этой жизни никогда больше не встретимся, но и за гробом, — ведь этот ее шаг нас навеки разъединил…
Ищу, зову, кричу, умоляю ее отозваться, смотрю повсюду. Вся деревня вместе со мной ее разыскивает, ищут, зовут ее и стар и млад, мужчины и женщины, — всё напрасно, нет ее и в помине. Одно только горное эхо имя ее повторяет, и ни малейшего звука в ответ! Куда могла забежать несчастная? Где свой страшный поступок совершила? Где она? Где? Теперь я стремился хотя бы мертвое тело ее найти, чтобы в освященной земле похоронить. Ведь если кого-либо преследовало несчастье и он с отчаяния был вынужден руки на себя наложить, ему не отказывали в погребении на кладбище близ костела, только погребальной процессии нельзя было пройти в божий храм и оттуда через ворота, поэтому грешника выносили из дома, ставили гроб у кладбищенской стены, в которой был сделан пролом, и в это отверстие проносили гроб к могиле, а за ним проходили все, кто провожал покойника в последний путь.
Я искал Франтину всю ночь напролет без устали. Наступил день, но никто ни за какую работу не брался — все лазали по скалам, в десятый раз осматривали все, что только возможно было. Не оставили нас соседи в эту трудную минуту. Однако опять не удалось ничего найти, а так как приближалась ночь, стало ясно, что никакие усилия уже ни к чему не приведут. Все воротились домой. Но я никак не мог успокоиться и рано утром пошел в горы один; снова искал ее следы и опять вернулся домой ни с чем. Одному господу богу было известно, куда она исчезла! Теперь я вручил ему ее судьбу. Пришлось признать, что сделать больше, чем я сделал, уже нельзя.