Доротка несколько раз краснела от стыда, уловив позади себя презрительные слова: «Неслыханно! Полюбуйтесь только, как она выступает, будто никогда в жизни не носила на голове корзины с камнями». С болью и гневом подумала Доротка, как прав был отец, говоря, что о человеке привыкли судить по тому, много ли денег у него в сундуке, а при доме — земли.
Девушке стало вдруг невыносимо тоскливо среди всех этих людей, уважавших ближнего своего только за те деньги, которые он унаследовал от родителей. Ее потянуло отсюда к своему тихому дому. Все казались ей одинаково себялюбивыми и корыстными… Лишь для одного человека делала она исключение: хоть сам он был из богатых, но не деньги его манили, а любящее сердце.
Образ Вилика, реже навещавший Доротку в дни радостных приготовлений к празднику, теперь встал перед ней так явственно, что ей почудилось, будто он сам мелькнул среди множества людей и скрылся, заметив, что она на него смотрит. И вновь сделалось ей не по себе, как бывало в последнее время в каменоломне. Девушка попросила соседку поскорее собираться домой — мол, она уже достаточно насмотрелась.
Соседка готова была уступить просьбам Доротки, хотя и без особого удовольствия. Ведь никто еще не помышлял о возвращении, все ожидали танцев, без них и праздник не праздник. Но тут старушка приметила в стороне своих дальних родственников, с которыми не виделась уже много лет. Она замахала им руками, а когда и они наконец с радостью узнали ее — принялась целоваться с каждым из них по десять раз кряду, разговорам конца не было видно.
Доротка была как на иголках, но поделать ничего не могла. Соседка упрашивала ее обождать еще чуточку, вот еще только это доскажет да других выслушает… Чуточка оказалась бесконечной, она превратилась в добрых полчаса, а когда один из мужчин заметил, что у него во рту все пересохло от разговоров и что самое лучшее сейчас — это пойти немного промочить горло, словоохотливая соседка, невзирая на умоляющие взгляды Доротки, позволила завлечь себя в трактир.
Девушка чуть не плакала. Она даже подумала, не вернуться ли ей одной. Но родственники соседки были с ней так приветливы и сердечны, что было бы грешно обидеть их отказом. К тому же отец все равно не ждал ее домой раньше полуночи, и она могла еще немного задержаться.
В трактире было уже полно народа, и нашей компании пришлось расположиться у самого входа. Доротка скромно присела на табурет у края стола пропустив старших к стене на лавку.
Не успели они рассесться, как музыканты заиграли. Трактирщик освободил посреди залы место, зрители отодвинулись к стенам, танцоры вышли в круг, и танцы начались.
Доротка смотрела на все широко раскрытыми глазами. Она позабыла и о соседке и о ее друзьях, о доме, о том, что собиралась уходить, и видела только танцующих.
Некоторые пары ей совсем не нравились: девушка смотрела в одну сторону, парень — в другую, будто они друг друга и знать не знали. Зато были пары — просто загляденье! Доротка не могла отвести от них взгляда, как тогда на Плани — от двух мотыльков.
Эти смотрели друг другу в глаза, перешептывались, кавалер улыбался, девушка краснела, и Доротка краснела тоже. Вновь ей вспомнилась Плань, но не мотыльки, а задорные и ясные глаза, в которые она там засмотрелась…
Доротка дважды испугалась: сперва своего воспоминания, а затем почувствовав, как что-то посыпалось ей на колени. Она оглядела себя, но ничего не увидела, кроме того, что платье ее запылилось больше, чем у сидевших рядом. Она легонько обмахнулась платком и продолжала смотреть на танцующих, однако недолго — опять на нее словно бы пыль полетела. Дивясь тому, что вся пыль в зале летит именно на нее, она вновь вытащила платок. Тут на нее опять что-то посыпалось. Только теперь она обнаружила, что это не пыль сыплется, а сухая земля, будто нарочно в нее брошенная.
В сердцах она оглянулась, — кто это позволяет себе такие грубые шутки, и тут перед глазами ее мелькнула, как до этого на площади, фигура Вилика, прячущегося за спины стоящих в дверях парней. Но скрыться достаточно быстро он не сумел. Доротка узнала его и успела заметить, как он прячет в карман белый платок.