— Думаю, ты не станешь отрицать, что я не властен над своими ногами. — Он вернулся к насмешливо-циничному тону.
— Сейчас да, конечно… — Она откинула волосы с лица, тщетно стараясь подыскать слова, которые убедили бы его. — Но это не значит, что выхода нет.
— И также не означает, что выход есть, — туг же парировал он.
— Билл пригласил к нам физиотерапевта. Ты понимаешь, что он ни за какие коврижки не уговорил бы ее приехать, если бы считал это дело бессмысленным? — Стейси защищалась, не помня себя от ярости.
Корд глубоко вздохнул, и его темный взгляд затуманился.
— Мне иногда кажется, что я превратился в подопытную морскую свинку. Или в картинку из множества разных кусочков. Картинку сложили не правильно, и кусочки никак не стыкуются, а вы все пытаетесь насильно пригнать их друг к другу.
Его голос тронул Стейси усталой безысходностыо, но она ничем не могла облегчить непроходящей душевной боли, скрытой за показным безразличием.
— Ты не должен так думать.
— Почему же? — он удивленно поднял бровь. — Почти год я слышу то от одного, то от другого, какие у меня замечательные шансы, как прекрасно я буду ходить. Но до сих пор все сижу в своем кресле или валяюсь в кровати. Все эти заверения ничего не стоят.
— Может быть, физиотерапевт поможет, — неуверенно вставила Стейси.
— Опять «может быть». — Он горько засмеялся. — Может быть, терапевт, может быть, операция… Да это же еще один обман.
— Что ты предлагаешь? Даже не пытаться? Ты что, не хочешь встать на ноги?
— Дело не в этом. — Он поджал губы.
— Прости, но я что-то тебя не понимаю. — Стейси отошла и вцепилась в спинку кровати. — В чем же дело?
— Я устал строить воздушные замки. Надежда каждый раз возникает и лопается как мыльный пузырь. Не только у меня, но и у тебя, и у Джоша, и у всех остальных. Не могу больше на это смотреть и не хочу быть виновником твоей боли. — Корд не сводил с жены потухшего взгляда. — Я знаю, что происходит, знаю, как тебе плохо и как ты стараешься это скрыть. Я не желаю этого видеть, но приходится.
Стейси покачала головой.
— Забудь о нас с Джошем. Лучше погляди, что стало с тобой. Ты несговорчив, язвителен. С тобой невозможно находиться рядом, ласки мои ты отвергаешь. Пойми, ты сдаешься, отступаешь все дальше и дальше, замыкаешься в себе. Я понимаю, ты устал от борьбы, попыток и неудач.
— Ты совсем меня не слушаешь! — взорвался Корд.
— Нет, слушаю, — возразила она, — и очень внимательно. Ты стараешься доказать, что выхода нет, и хочешь, чтобы я согласилась с тобой. Хорошо, пусть будет так! — Стейси задыхалась от негодования, взвинченная его упорством. — Ты инвалид, Корд. Инвалид! Слышишь? — Ей вдруг захотелось ранить его своими словами так же жестоко, как он поступал с ней. — Ты всегда им был! Раз ты хочешь, чтобы тебя воспринимали именно так, я подчиняюсь!
Стейси сорвалась на крик и заплакала. Слезы душили, текли по щекам, и она ничего не видела, кроме темного силуэта в мутной дымке. Она зажала рот рукой и резко развернулась.
— Стейси, погоди!
Но она уже вылетела из комнаты и, сотрясаясь всем телом от сдерживаемых рыданий, бросилась вверх по лестнице. Стейси спотыкалась на каждой ступеньке и, добравшись до своей комнаты, рухнула на кровать, заливаясь слезами. Целый год она не позволяла себе ничего подобного, но пришел час выплакать в подушку все, что накопилось.
Утро Стейси встретила со следами ночных переживаний на лице. Мария обеспокоенно засуетилась: еще бы, вспухшие веки и покрасневший нос на бледном лице — первые признаки простуды. Стейси убеждала ее, что чувствует себя прекрасно, а взгляд все время возвращался к закрытым дверям спальни.
Завтракали они вдвоем с Джошем. Корд оставался в комнате. Собираясь уходить из дома, Стейси задержалась у его двери, думая зайти и извиниться, но не нашла подходящих слов. В конце концов так и ушла — надо было повидать Трейвиса.
Им предстояли большие приготовления к ежегодной продаже лошадей. Стейси мучительно захотелось нарушить традицию и не участвовать в торгах.
Она совершенно не могла ни на чем сосредоточиться, и смотреть на нее было жалко: сплошной комок нервов. К первым в своей жизни торгам она готовилась вместе с Кордом. Тот день аукциона стал для нее одним из самых счастливых: именно тогда Корд признался ей в любви и сделал предложение.
Сердобольный Трейвис вызвался доделать все сам и отпустил ее до обеда. Однако Стейси не могла заставить себя вернуться в дом. Ей не хотелось видеться с мужем до тех пор, пока она не возьмет себя в руки.
Ни после аварии, ни в горестные дни операции Стейси не падала духом. Когда Корд в больничной палате пришел в сознание, она радовалась, как ребенок. Теперь силы покинули ее, и она не могла больше сдерживаться.
Слезы капали с ресниц, и она утирала их дрожащей рукой. Всхлипывая, Стейси свернула с дорожки, ведущей к дому, и отправилась на конюшню. Хэнк легким шагом вышел навстречу и, конечно, не мог не заметить, в каком она состоянии.
— Привет, Хэнк. — Она собрала всю свою волю и постаралась успокоиться. — Оседлай, пожалуйста, мою кобылу. Думаю, небольшая прогулка поможет мне развеяться.
— Хорошо, — с готовностью согласился он.
Ждать пришлось недолго: Хэнк вывел из стойла шоколадно-коричневую кобылу, взнузданную и оседланную. Ее соломенная грива развевалась на ветру. Лошадь уткнулась мордой Стейси в плечо.
Пока Хэнк держал уздечку, Стейси уселась в седло и взяла поводья. Хэнк медлил, не уходил.
— Хозяин не любит, когда вы катаетесь в одиночку, — тихо произнес он.
— Обещаю далеко не уезжать, — улыбнулась Стейси, вымучивая каждое слово.
Только одного человека Хэнк величал «хозяином» — Корда. Стейси тронула пятками бока лошади, тряхнула поводьями, и кобыла пустилась вскачь. Гнедой жеребец обиженно ржал в стойле ей вслед.
Глава 4
Какая великолепная весна стояла в Техасе — просто загляденье! Постройки остались позади, и Стейси отпустила поводья. Лошадь шла галопом по лугу, где паслось стадо кобыл с жеребятами. Разноцветные головки полевых васильков и диких маков выгладывали из травы и кивали, словно приветствуя всадницу.
Пчелы с жужжанием перелетали с цветка на цветок, томно порхали бабочки. Скрип кожаного седла и глухой топот копыт успокаивали нервы. Далеко на западе, подобно крепостным стенам, высились горы, едва различимые сейчас в сероватой дымке тумана.
Стейси любила сельскую жизнь, хотя и выросла в городе. Всем своим существом она привязалась к этому месту, к бескрайним просторам, по которым можно часами скакать без устали.
Стейси нехотя натянула поводья и повернула к усадьбе. Жалко, что нельзя позволить себе продлить удовольствие. На ранчо дел невпроворот — как говорится, вагон и маленькая тележка, — и покончить с ними надо как можно скорее, пока глаза сухие и стихла боль в груди.
Хэнк поджидал ее у ограды, окружавшей пастбище. Стейси догадалась, что он давно уже наблюдает за ней, хотя время пролетело незаметно. Поистине трогательное внимание.
— Видишь, как я быстро: одна нога здесь, другая там, — шутливо оправдывалась она, радуя его ямочками на щеках.
— А по-моему, вы потеряли счет времени, — сердито проворчал Хэнк. Он взялся за уздечку и придержал кобылу, пока Стейси не спешилась. — Я уже чуть было не послал ребят на поиски, да тут увидел вас на лугу.
— Ты трясешься надо мной, как наседка, — упрекнула она.
— Ну а если с вами что случится, кому хозяин снимет голову?
— Да что может произойти, это же добрейшая Пастила. — Она потрепала кобылу по шее и передала ему поводья.
— А вот мы сейчас посмотрим, — пробубнил он.
— Собираешься еще немного размять ее?
Он кивнул, и Стейси пошла к дому, возвышавшемуся на пологом холме. Срезав угол, она увидела, как Джош играет во дворе. Он тоже приметил мать, молниеносно забрался на трехколесный велосипед и, вереща, покатил вниз по гравиевой дорожке.
— Мама, ты где была? — спросил он, притормозив рядом с ней.