Суицид совершился, говорить особо не хотелось. Он не собирался ничего говорить. Пьеса написана, на следующей неделе защита диплома. Что теперь менять. Да и советовал уже Веисага Ридан Гришке не убивать Соню. Накорми супом, пусть она накрошит в него крупно хлеб, ест с аппетитом. Сигать в окно раздумает. Пусть выйдет замуж и никогда не изменяет мужу. Веисага Ридан подумал, что написать рассказ, пьесу, где сильные чувства, где смерть, где обличаются пороки, нетрудно. Гораздо труднее написать, когда все обыденно и все хорошо. Чтобы получилось так: ничего не происходит, а рассказ есть, живет.
Ридан понимал, как Григорию хочется сейчас одобрения, поддержки, даже восхищения пьесой. "Ты, Григорий, драматург!" И все, больше ничего не надо. Ридан молчал, почему-то до мельчайших подробностей вспомнился один из редких вечеров, когда они сидели втроем, Курбан, Ридан и Григорий. К ним в комнату в тот вечер никто не заходил. Темным, тяжелым пятном что-то пролетело вниз за окном. Курбан первым бросился к окну, открыл.
"Что-то выпало из окна, народу набежало!" – говорить, что кто-то выбросился, Курбан не стал. – Бывший десантник, чувства свои скрывать был научен. Налил себе в стакан, выпил, не морщась.
Ридан перевел взгляд на Гришу. Толстые, плюс девять, линзы его очков увеличивали капельку набухающей слезы на ресницах. Ридан не понимал, откуда он взял, что в юности в детдоме Григорий пережил драму, потерю близкого человека, одноклассницы, которая ему очень нравилась. Она вдруг выбросилась из окна. Ведь не было никаких признаний Григория, Ридан это хорошо помнил. Откуда он взял, что кто-то близкий Григорию выбросился из окна. Но сейчас, лежа на кровати, он почему-то был уверен, что было, и полностью объясняло поведение героинь его пьес. "Причем тут суп?" – сказал себе Ридан, поднимая голову.
Отчетливее, кажется, даже громче, стала слышна Далида соседа. Рита, вытянув старательно губы в позу "само внимание", внимала Григорию. Боковым зрением Веисага увидел, как Х.П., между делом, поправил волосы на лбу. Риту с вытянутыми губами он видел во второй раз, и оба раза она ему очень нравилась.
Первый раз это было утром в институте, на волейбольной площадке. Она взлетела над сеткой с заведенной за голову для удара рукой, ступни ног, оторвавшись от опоры, безвольно дрожали, губы, сложившись в трубочку, старательно вытянуты. "Сейчас вдарит!"– сказал себе Ридан. "Вдарит" – было позаимствовано из лексикона одноклассника, Виктора Войтова, тот всегда предупреждал, когда собирался кого-то ударить: "Смотри, щас вдарю!" – говорил он, но не бил.
Хлесткий удар, четкий отпечаток мяча на песчаном грунте говорил о силе удара Риты.
Такое уже было в жизни Ридана, волейболистка Дина из пионерского лагеря "Ласточка". Дина так же мощно била по мячу. Воспарив, зависала над сеткой, ждала мяч, губы старательно вытягивала в трубочку. Красивая девушка из старшего отряда, она нравилась всем, но может, это Ридану только казалось, и она нравилась лишь ему одному.
"Дина!"– кричал лагерь и Ридан вместе со всеми. Дина, взлетев над сеткой, заведя руку, согнутую в локте за голову, била по мячу, что есть силы…
…Я лежал на кровати, положив обе ладони на затылок, берегся от горячих лучей летнего солнца, лоб, лицо, нос горели от удара мячом пятидесятилетней давности. Память хранила эту приятную, обжигающую боль. Мне множество раз на футболе попадали мячом в лицо; и когда стоял на воротах, и когда бегал по полю, но я никогда не терял сознание. А тут вдруг от удара Дины упал, потерял сознание. Я не знал, сколько это продолжалось, но наградой мне была Дина. Она, вытянув губы трубочкой, вдыхала в меня жизнь. От дыхания Дины пахло сгущенкой. Подкормка тети Римы, работницы столовой. Любила тетя Рима побаловать детей сгущенкой. "Идите сюда, дети, сгущенкой кормить буду!" Смотрела, как мы пили по очереди оставшуюся сгущенку из больших железных банок, напевала что-то народное, татарское.
Дина вдыхала в меня воздух, спасала, даря мне первый "поцелуй, не поцелуй" в моей жизни, а может, и в своей тоже. И губы трубочкой, и Динин запах со сгущенкой, навсегда остались во мне. Я бы еще не один раз подставился под ее удар. И когда все восхищалась "спортсменкой, комсомолкой, отличницей и, наконец, просто красавицей", в моей жизни уже была: "спортсменка и просто красавица".
Как депешей из прошлого пришла уверенность в том, что Дина не приехала в лагерь на следующий год, потому что родители увезли ее жить в Израиль.