— И еще как перевираешь!
Нина давно уже заметила, что, как только ее сочли виноватой перед другими, она ни в чем, ни в каком споре, не оказывалась права. Ее противники были просто убеждены, что такая и не может быть правой. Не может, и все! Вот и сейчас…
— Так как же тогда сказал Островский? — улыбнувшись, спросил Латохин, задетый за живое. Еще не хватало, чтобы эта девица учила его! И чувство симпатии к Нине сменилось вдруг почти враждебностью. — Как же все-таки сказал Островский, если быть ближе к делу? А?
Нина всмотрелась куда-то в даль, вспоминая.
— Сейчас…
— Жду, жду…
— Вот как он сказал. — Голос Нины не стал сильней, не зазвенел, не изменился, только, пожалуй, стал более проникновенным: — «Самое дорогое у человека — это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое, и чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному — борьбе за освобождение человечества». Вот что сказал Николай Островский…
По мере того как Нина вспоминала слова писателя, Латохину все очевиднее становилось, что, выходит, она права, а он нет. Она в споре победитель, а он — побежденный… Он не воспринимал ничего другого, кроме внезапной обиды, казалось ему, совершенно незаслуженной и тем более острой, что исходила от человека, который бы, думалось, и не имел права замахиваться на него. И Латохин бросил:
— Что же ты, так хорошо помнишь слова Островского, а сама — в постель к немецкому офицеру! Так?..
Нина остановилась, поставила ведра и закрыла глаза рукой, словно увидела что-то нестерпимо постыдное.
Латохин сразу же понял: сказал лишнее и, что еще хуже, совершил непоправимое, однако чувство ложного самолюбия не дало ему отступить. Молча прошагал мимо Нины.
Когда он доставал для нее воду, желая хоть немного помочь ей, он и помыслить не мог, что всего через несколько минут после этого оскорбит ее так жестоко.
У Нины безвольно дрожали губы, она делала все, чтобы не закричать, не застонать… Когда Латохин скрылся в темноте, у нее сорвался вопль отчаяния:
— О-ой!..
Не помня как, дотащила ведра до сарайчика и, увидев котелок и несколько картофелин, приготовленных тетей Машей, все-таки смогла осознать, что должна сесть и почистить их для ужина. Быстро поставила ведра, накрыла фанерками и взялась за нож с деревянной ручкой.
Тетя Маша перебирала гречневую крупу.
— О-хо-хо… Хлеб наш насущный, — проговорила тетя Маша и взглянула на девушку. — Тебя как будто трясет, Нин?
— Холодно мне.
Нину действительно всю трясло, и она ничего не могла поделать с собой. Нож стал срываться, очистки пошли толще и короче.
Тетя Маша поднялась, приложила руку ко лбу Нины:
— Жара нет?
— Вроде нет.
— Сегодня Федосову отнесли… Могила не глубже метра… — Тетя Маша сняла ладонь со лба Нины. — Да, не похоже на температуру… Нин, ну что же ты так толсто! Смотри, какая шкура поползла!
— Сейчас, тетя Маша… Сейчас я прилажусь…
Но как Нина ни старалась, как ни замирала, напрягаясь, думая тем самым овладеть собой, ничего не помогало.
— Нин, да что с тобой? Что случилось-то?
Девушка вдруг вскочила и, рухнув на постель, затряслась от беззвучных, без слез, рыданий.
— Девочка моя!.. Да что с тобой?..
Нина рывком отвернулась к стенке, и слезы, которые она до тех пор сдерживала, вдруг прорвались.
— Господи! Да что же это с тобой? Случилось что? Обидел кто?
Нина продолжала рыдать.
Тетя Маша, вздохнув, пристально посмотрела на Нину и спросила:
— Скажи-ка, девочка моя, ты, случаем, не в положении?
— Что?.. — еле слышно прошептала Нина, краснея от стыда.
— Говорю, не забеременела ли?
— Тетя Маша!.. — вскрикнула Нина.
— Ну ладно, ладно… — ласково сказала тетя Маша. — Не обижайся, пожалуйста. Только с мужиками этого не может быть, а с девчатами и бабами, как ни верти, случается.
В эту бессонную ночь Нина Ободова думала о том, что ей, пожалуй, теперь уж не выкарабкаться из той глубокой пропасти, в которую бросили ее обстоятельства. Нет, не выкарабкаться… Если б она могла смотреть на жизнь проще!
Сергей Латохин был хорошим человеком. Он был доброжелателен ко всем, старался помочь девушкам в их тяжелой работе. Никто столько не шутил с ними, никто столько не подбадривал их, сколько он. А ведь эти помощь и внимание исходили не от богатыря — от щупленького, битого-перебитого на войне парнишки. Вроде как добрый, внимательный человек, знающий, что такое беда, участливое слово товарища, кружка кипятку, когда озяб…