Не вышло! Дебрянск всегда был и навеки останется русским городом!..
Уже стемнело, и Степанов понял, что надо поторопиться. Проходя мимо стройтреста, он заметил, что там светится окно — правила светомаскировки давно уже соблюдали кое-как, окна закрывали небрежно: не до налетов теперь немцу, нужен ему сейчас этот Дебрянск! — и, сам не зная зачем, зашел. Троицына не было, какая-то женщина раскатывала в углу матрас. Услышав шаги, обернулась и спросила:
— Федора Ивановича? Ушел недавно… Теперь завтра, товарищ Степанов…
Молодой учитель еще раз с удовольствием отметил про себя, что в городе его знают и обращаются к нему весьма уважительно.
— Садитесь, если есть охота…
Степанов сел на табуретку и поднял голову. Над столом начальника стройтреста Федора Ивановича Троицына по-прежнему висела олеография с ангелочками.
— А картинка-то висит! — сказал Степанов.
И хотя в голосе посетителя не было осуждения, женщина, прежде чем ответить, долго вглядывалась в его лицо, разгадывая, с какой целью сделано это замечание.
— Висит…
— А Федор Иванович не ругается?
Не кончив стелить постель, женщина села рядом со Степановым. Поправила платочек, сложила на коленях руки.
— Я утром, товарищ Степанов, снимаю. Федор Иванович приходит — картины нет. А уходит — снова на стенку.
Кто знает, осталось бы от прежней жизни что-либо другое, более верно воплощавшее ее, не приобрела бы эта дешевенькая поделка такой ценности. Но другого не осталось… Только эта картонка с яркими красками, не потерявшими глянца, в коричневой рамочке с завитушками.
— Разве ж не красиво?! — спросила женщина, не понимая, как можно не ценить такую несусветную красоту.
— Да… — неопределенно проговорил Степанов. — Муж на фронте? Никого больше не осталось? — спросил он.
— И мужа не осталось… — ответила женщина. Она поднялась, достала с печки узелок, из узелка — газетный сверток, из свертка — две карточки.
— Вот так порознь и будем… — она подала Степанову фотографии.
На одной была изображена молодая женщина, на другой — мужчина. В женщине Степанов без труда узнал свою собеседницу. Все лишнее и ненужное, как казалось фотографу, на карточках было убрано ретушью, недостающее — добавлено… Вот, например, густота бровей или блеск глаз…
Степанов подержал карточки в руках, посмотрел на изображение неведомого ему молодого здоровяка, на фотографию цветущей девушки и положил на стол.
— Сколько раз говорила, — вздохнула женщина, — «Митя, пойдем сходим к фотографу Мендюку… Сходим к Мендюку…» А он: «Успеется…» Завтра да послезавтра… А в жизни не все на завтра отложишь…
— Да, верно, — посочувствовал Степанов.
— Прослышала я от одной знакомой, — продолжала женщина, — что будто в области есть человек, который вот такие карточки, что порознь, соединяет… И становятся муж с женой рядом, невеста с женихом… Может это быть, товарищ Степанов? Как вы думаете?
— Может. — Степанов посмотрел на женщину, и ему захотелось приободрить ее. — Конечно, может. Это называется «фотомонтаж».
— Выберусь как-нибудь в область, непременно его найду… А вы, случаем, не поедете, товарищ Степанов?
— Пока не предвидится.
— Соберетесь — скажете, а? Не забудете?
— Соберусь — не забуду, — вздохнул Степанов.
Ни слез, ни жалоб на судьбу, одно желание — хоть после смерти мужа быть на фотографии с ним рядом.
— А Федора Ивановича вы завтра утром пораньше придете и застанете… — давала добрый совет женщина. — Приходите…
— Спасибо… — Степанов встал и только сейчас за толстым шкафом увидел кадку с невысоким фикусом. — А за фикус Федор Иванович не ругает?
— Не ругает. Вот за это ругает. — Женщина кивнула на олеографию. — Забудешь снять — и попадет…
— Скажите, пожалуйста, — спросил Степанов неожиданно для себя, — можно где-нибудь раздобыть ведро?
— Ведро? — переспросила женщина.
— Да.
— Где ж вы его найдете?.. А у вас нету?
— В том-то и дело…
Женщина пошла на кухню, повторяя про себя: «Как же без ведра-то?.. Как же без ведра?..»
На кухне что-то звякнуло, что-то прогремело, и через минуту-другую она вернулась с оцинкованным ведром в руке: