— Слушай, старик, а какого… с какой нужды ты меня допытываешь? На кой я тебе вообще сдался?
— Мне описание каждого путника на табличку занести надо. Согласно списку вот из этого пергамента.
— А что за пергамент?
— Прислали.
— Кто?
— Кому положено, те и прислали. Вместе с этой кроватью.
— А кровать-то зачем? Что, просто так спросить нельзя?
— Ну да, как же. Спрашивал просто так — посылают в Тартар и дальше идут. Несознательные потому как. Не понимают, что порядок должон быть. Ты вон и на кровати кобенишься, а стоит тебе слезть…
— Ну хорошо, но для чего это всё, а?! Кому нужны эти проклятые таблички?!
— А этого ни тебе, ни даже мне знать не положено. Порядок такой: раз приказали — надо делать, и всё тут, наше дело маленькое. И вообще, не отвлекай меня, а то вовек не закончим. Что там следующее… Рост у тебя какой?
— Не знаю.
— Не беда, сейчас увидим, на кровати есть мерные зарубки. Ага. Я так и знал. И ты туда же. Вот она, отметка в четыре локтя, аккурат мой рост — куда тебе дальше тянуться было? Как я эту лишку в документе укажу?
— Но ты же грамоте обучен, цифры знаешь — вот и замерь.
— Я тебе что, Архимед, чтоб каждую дробь глазом отмерять? Я до ста считать умею, а большего от нас, чиновников, и не требуют. Многие и того не знают.
— Н-ну… ну запиши — четыре локтя с лишкой.
— Нет. Это будет непорядок. У каждого своя лишка, а в документах надо всё точно указывать. Видать, опять придётся старым верным способом…
— А-А-А-А!!! Стой! Погоди! Опусти топор! Я лёжачи немножко расслабился, вот и растянулся вдоль, а на самом деле во мне ровно четыре локтя! Сейчас сожмусь до правильной длины, сам увидишь!
— А не обманываешь? Сдаётся, ты меня перехитрить хочешь.
— Нет-нет, ну что ты! Вот, смотри: иэххх-х-х-х-х…
— Гм. И вправду подровнялся. Повезло тебе, паря. Пишу: рост — четыре локтя.
— Спасибо! Храни тебя Дий, благодетель! Всю жизнь за тебя богов молить буду! Ну, всё уже? Я могу идти?
— Ку-уда?! А взвешиваться? И учти: гирь у меня хватит ровно на два таланта. Аккурат мой вес!
Повторный выбор
Два корабля, словно гончие псы, замерли в ожидании в бухте острова Скирос. На прибрежной скале стояли двое: мускулистый парень с дорожным мешком на плече и красивая женщина средних лет в ослепительно белом пеплосе. Несмотря на резкий утренний бриз, её волнистые волосы с лазурным отливом лишь слабо колыхались — и, похоже, порывы ветра не были тому причиной. Чувствуя важность момента, внизу притихли воины. Никто из них не осмеливался даже голову поднять — все знали, что сейчас там, наверху, по сути решается судьба похода.
— Сынок, прошу тебя, подумай ещё раз, прежде чем сделать окончательный выбор. Вот два плода. — Женщина протянула руки перед собой. — Выбери этот — и ты проживёшь очень долго, гораздо дольше, чем можешь себе вообразить. Твоя жизнь станет мирной и безмятежной, а твой род — наш род! — будет многочисленным, богатым и уважаемым. Ты познаешь маленькие радости существования и насладишься ими вдосталь.
Если же выберешь этот… — Женщина отвернулась и заговорила тихо, через силу. — Твоя жизнь исполнится блеском и славой, но оборвётся в самый неожиданный момент. О тебе будет сочинять гимны вся Эллада, но их не успеют донести до твоего слуха. В мудрости своей ты постигнешь суть жизни — но на то, чтобы полной мерой использовать свои знания, у тебя просто не хватит времени. Подумай об этом, — она поднесла руки к его лицу и с мольбой поглядела на сына.
Юноша помедлил секунду, разглядывая спелые средиземноморские фрукты, а затем решительно взял плод из левой руки и с удовольствием захрустел им.
— Ты действительно так уверен в своём выборе? — спросила мать, закусив губу. — Пойми, я ведь желаю тебе только добра. Я, как и любой родитель, прежде всего хоте… хотела, чтобы мои дети жили долго и счастливо, мечтала понянчить…
— Спасибо за угощение, мама, ты всегда знала, чем меня порадовать, — мягко прервал её юноша, а затем протянул женщине надкушенный фрукт. — Попробуй сама — увидишь, тебе тоже понравится.
Плод выпал из руки растерянной матери, парень виновато улыбнулся и взял её за руку.
— Прощай и будь счастлива.
Он нежно поцеловал женщину в щёку, обнял её, повернулся и быстро зашагал вниз по извилистой тропке.
Лицо женщины начало меняться, строгий греческий профиль уступил место круглым щёчкам и носу-картошке, пушистые седые клочки расположились вокруг лысины, под белоснежной накидкой обрисовался довольно внушительный животик — и спину героя проводил взглядом уже бородач весьма почтенного вида и возраста.
— Ничего не понимаю, — озадаченно пробурчал он и смачно вгрызся в другой плод. — Ну вкусная ведь груша, спелая, сочная, ароматная… — Старик пожал плечами и швырнул огрызок пролетающей чайке. — Что они все, помешались на этих яблоках?! Древо Жизни можно спилить за ненадобностью?
Суть меча
— Теперь понял, брат, какова у меня жизнь? — в очередной раз восклицал Дионисий и хлопал Дамокла по спине.
— Понял, — кротко соглашался Дамокл.
— А тебе ведь понра-авилось на троне сидеть, — с пьяным прищуром говорил Дионисий, грозя любимцу пухлым пальцем. — Ну скажи, понравилось, да? Ага-а, по тебе видно! Всего день на троне посидел, а уже и слезать ему не хочется. Если б не меч, тебя сам Геракл, небось, с места не сдвинул бы, да? Э-эх, ты-ы…
Дамокл пытался возражать, но громкая музыка заглушала его протесты. Перед ложем тирана чернокожая танцовщица из Нубии извивалась в неистовой любовной пляске, толстяк весело хлопал ей в такт. Время от времени девушка поправляла ласковыми пальчиками венок из чабера, съезжавший на царственное ухо, и продолжала кружиться в танце.
— Что, хороша, да? — кивал на неё Дионисий и восхищённо цокал языком. — Видел бы ты свою рожу тогда, за обедом, когда она для тебя танцевала! Я даже начал бояться, что ты и её сожрёшь вместе с пирогом. Ещё п-пирога хочешь? Держи, дома такого не дадут! — совал он в лицо Дамоклу горсть мясной начинки вперемешку с нежным слоёным тестом. Молодой человек осторожно брал с ладони самый большой комок, благодарил, и осоловелый Дионисий вытирал руку о хитон проходящего раба.
— Говоришь, счастье… Ты вот эту мою вечную боль счастьем назвал? — Дионисий кивал вверх, где висел, слегка подрагивая и разбрасывая по залу блики, полированный меч. Всхлипнув пару раз от жалости к себе, тиран резко наклонялся к Дамоклу. — А хочешь, я тебе его подарю? Хочешь? А вот тебе! — делал он неприличный жест в сторону растерянного Дамокла. — Это мой меч! И вообще, чего тебе тут надо? Бегом, бегом домой! Ишь, меча ему захотелось… Эй, слушайте все! Кто попадёт в него тарелкой, тому подарю этот перстень! Н-на!.. Стой, куда побежал?.. Что, никто не попал? Не ври, а то казню! Я говорю, никто не попал, ясно? Э-эх-х-х-х, лю-у-уди-и…
Остроносая рабыня ещё раз попыталась вильнуть тощими бёдрами, но сделала это так неуклюже, что Дамокла передёрнуло, и миска со вчерашней бобовой похлёбкой чуть не опрокинулась на пол. Отослав повариху прочь, Дамокл присел на краешек кровати и напряжённо задумался. Через некоторое время он очнулся от размышлений и обнаружил, что вертит в руках длинный кожаный ремешок от сандалии.
На конце ремешка была завязана петля.
Молодой человек вскрикнул и с ужасом отбросил удавку прочь. Отдышавшись, Дамокл вытер со лба холодный пот, поднял двумя пальцами ремешок, опустил его в ларь и запер крышку на замок. Затем он сцепил зубы, выдрал нитку из разлохмаченного одеяла, снял со стены покрытый патиной меч, доставшийся ему ещё от деда, и аккуратно повесил клинок над ложем.
В эту ночь Дамокл спал как младенец. Во сне он, счастливый, сидел с Дионисием на двойном троне, а над ними на сверкающих нитях, вызванивая тихую красивую мелодию, колыхались мечи.
Над каждым — свой.
На подлокотнике трона со стороны Дамокла сидела прекрасная нубийка и раскачивала ласковым пальчиком клинок над его головой.