В грозу
Часть первая
I
Моросил дождь. По размытой степной дороге медленно тащилась телега. Пара лошадей, увязая в липкой грязи, с трудом передвигала ноги. В телеге — узлы, мешки, корзины, на них, прижавшись друг к другу, укутанные в шали и одеяла — женщины и дети.
На коленях Анны Степановны, пожилой женщины с крупными чертами лица, сидела девочка лет семи. Девочка плакала, Анна Степановна, стараясь согреть ребенка, прижимала его к себе.
— Перестань, Валя, скоро приедем в деревню, поедим щей, спать ляжем.
— А к маме когда? — спросила девочка.
— И маму разыщем, — Анна Степановна вздохнула. — Не забудет мать.
— К маме хочу, — хныкала девочка, — домой.
— Разве мать забудешь, — отозвалась сидящая рядом молодая женщина. Она заботливо поправила одеяло, которым были укрыты прикурнувшие в ногах на соломе два мальчика. — Не скоро, видно, попадем в свой дом.
— Придет срок, Ксаша, и домой вернемся.
— Говоришь, мамаша, а сама веришь ли?
— Верю, иначе жить не стоило бы…
— Сколько мук, сколько страданий!
Третья спутница — молоденькая девушка — неожиданно прыснула со смеху.
— Ты чего? — удивилась Ксаша.
— Вспомнилось: Виктор как-то ботинки новые купил, мозоль натер, ходит, стонет: ох, больно, ох, страдаю. Умора!
— Глупости говоришь, Сашенька, — оборвала ее Анна Степановна. — Когда поумнеешь?
Девушка обидчиво сжала губы.
Налетел порывистый ветер, холодная струя больно стегнула по лицу. Анна Степановна плотнее укрылась платком, прижав к себе Валю. Телега двигалась толчками, назойливо шуршал дождь, будто рядом пересыпали песок: шы…шы…шы. Анна Степановна закрыла глаза, и на секунду ей представилось, что будут они тащиться веки-вечные на этой телеге, слушать раздражающее чавканье под копытами лошадей и это глухое шуршание дождя. И черная дорога будет тянуться без конца, без края. Скучно осенней порой в степи!
Под тягучий скрип колес и тряску Анна Степановна задремала. Когда очнулась, уже стемнело; было удивительно тихо, падал густой мелкий снег. Он медленно оседал на лошадях, на сбруе, на лицах людей и таял.
— Снег! — обрадовалась Валя.
Детишки завозились, закричали на разные голоса:
— Зима, зима!
— Далеко еще? — спросила у возницы Анна Степановна.
Возница, круглолицая колхозница, одетая в мужской дубленый полушубок, не оборачиваясь, ответила:
— Не очень, вон за тем бугром и наша деревня.
Напрасно Анна Степановна всматривалась в белесую мглу: снег падал отвесно, заволакивая даль.
Ехали молча, пробиваясь сквозь мокрую снежную пелену, и вдруг попали в какую-то шумную, широкую, темную реку. Они плыли по этой реке, сдавленные ее мутными волнами. Волны напирали на телегу, бились о колеса, грозя опрокинуть. Послышался треск оглобли. Возница взмахнула кнутом, сердито окликнула:
— Куда прешь!
Испуганные заплакали дети.
— Что случилось? — тревожно спросила Анна Степановна. Кто-то легонько толкнул ее в бедро; она вытянула руку, нащупала рога и влажную шерсть. «Что это такое?» — испуганно подумала Маслова, услышала прерывистое дыхание и близко-близко, рядом с телегой, увидела огромную коровью голову. Корова шумно вздохнула, лизнула шершавым языком руку женщины. И тут Анна Степановна разглядела еще корову и еще, и еще; они двигались по дороге, тесня одна другую.
— Фень-ка, где ты? — послышался голос. Около телеги, вынырнув из мглы, появилась запорошенная снегом женщина, охрипшим голосом спросила:
— До Красного Лога далече?
— Версты две, не больше, — ответила возница. — Откуда?
— С Днепра идем, — коротко и буднично сказала погонщица, будто Днепр находился где-то по соседству.
— Далеко, — протянула удивленно Анна Степановна, — и давно в дороге?
— Второй месяц… Куда! — крикнула женщина.
— Что делается, что делается, — завздыхала возница, — гонят и день и ночь, ни людям, ни скоту покоя. Земля с места тронулась.
Лошади обогнали стадо, темная река осталась позади, но еще долго до слуха Анны Степановны доносился глухой топот ног и тоскливое мычанье коров. А когда закрывала глаза, вновь представлялась запорошенная снегом женская фигура и слышался спокойный ответ: «С Днепра идем».
Посыльный сельсовета Егорка привел приезжих на квартиру к Аграфене. Аграфена — подвижная, суетливая женщина — заохала, завздыхала:
— Куда вы, куда! У меня и места нет, и класть некуда, и постелить нечего. Самого-то в первые дни забрали, третий месяц ни слуху, ни духу. Может, головушку положил, а я тут с ребятами маюсь… Ты что же председателю не сказал? — напала она на посыльного. — Люди есть исправнее меня живут. Вон Евдокия — доярка, одна, ребят нет.