Заседание правления колхоза затянулось. Сначала докладывал Червяков:
— Поработали мы в нынешнем году не плохо, особенно женщины, а все же не так, как полагается в военное время. Подсолнух у нас не убран? Не убран. Полсотни га еще не срезано. Позор! Молотьбу не закончили, двести га еще в ометах. Ведь это наш хлеб, на трудодни его выдавать, а он — в соломе. Опять скажу про зябь. Упустили время, осенью не вспахали, нам самим весной будет трудно. Никуда, товарищи, не годится, никуда!
Он облокотился руками на стол и внушительно и долго говорил о том, какие следует организовать работы.
Потом колхозный агроном Николенко пространно излагал наметки плана весенне-полевых работ. Он увлекся и с жаром говорил о семенах и тягле, об удобрениях и ремонте плугов, о поломанных телегах, валяющихся без колес у кузницы, и составе бригад.
— Нынешняя весна будет особенная весна, товарищи. Где наши пахари, косцы, наши золотые руки? Там, на фронте. Народу стало меньше, а план сева прибавляют, да, прибавляют, — повторил он. — И тут встает вопрос — это люди. Где их взять? Предлагаю использовать эвакуированных: мы поддержали их в трудную минуту, пусть и они нам помогут. Вот товарищ Маслова, — он кивнул в сторону Анны Степановны, — ничего не скажешь худого, взялась за дело, на ферме работает. И другие помогут. Учить их надо: пахать, сеять, косить.
— Университет открыть, — шутливо вставил Червяков.
— Не университет, Иван Филиппович, а курсы открыть придется. И в первую очередь для эвакуированных.
Маслова сидела в сторонке у печки, слушала. Днем на улице встретился Червяков:
— Привыкаешь к новому месту? У нас, конечно, не то что в городе, а осмотришься — ничего, жить можно. Оглядись, может, с нами жить останешься.
— У меня в жизни своя дорога.
— Так, так… Нынче у нас заседание правления, заходи, послушаешь. С артельным хозяйством не знакома? Большое дело.
Слушая агронома, Маслова поразилась, насколько действительно сложно, велико и разнообразно это артельное хозяйство. Тут засеваются тысячи гектаров пшеницы и проса, суданки и подсолнуха, табака и овощей; разводятся овцы и куры, свиньи и кролики, строятся коровники, погреба и амбары, содержатся лошади и рабочие быки, имеется фруктовый сад и пасека. И всем этим хозяйством разумно и рачительно управляют вот эти бородатые деды и простые деревенские женщины.
Анна Степановна посматривала на агронома, худенького паренька, чем-то напоминающего ее Виктора. Агроном казался ей умным, начитанным человеком и все, что он говорил, представлялось непогрешимо истинным. Но после него выступали бригадиры и рядовые колхозники, критиковали его план, и она начинала верить им, находя, что правы во всем они, а не прав агроном.
Пасечник, хилый, кашляющий старик, нахмурив густые брови, сердито сетовал:
— Пчелам меду для подкормки не оставили, это же страшенное безобразие!
Бригадиры полеводческих бригад спорили о полях севооборота, о каких-то клетках за номерами 2 и 4, отводимых под посевы пшеницы и бахчи. Табаковод доказывал, что намечаемый под посадку табака участок земли не пригоден для этой цели.
— Там песок, там картошку самый раз сажать, а вы — табак.
Агроном вытирал носовым платком потный лоб, пил из кружки холодную воду и осипшим голосом возражал, спорил, кое с чем соглашался, торопливо делал записи в тетрадь.
Заседание кончилось к полуночи. Народ разошелся, в правлении задержалось несколько человек. Червяков сидел за столом в позе уставшего человека и, полузакрыв глаза, слушал бригадира первой бригады Якова Слепова, высокого нескладного парня, с непомерно длинной шеей, оглохшего от контузии в боях против белофиннов. Как все глухие, Яков говорил тихо, пытливо смотря на собеседника, опасаясь, что тот не поймет его.
Масловой не хотелось уходить с тепла на мороз, ей понравилось это деловое совещание людей, являющихся одновременно и хозяевами-распорядителями и работниками-исполнителями в своем обширном хозяйстве. Это совещание не походило на заседание фабкома или собрание актива работниц, и все же пахнуло чем-то родным, близким, будто после разлуки снова встретилась она в этой крестьянской избе со своими знакомыми.
Агроном встал, потянулся так, что хрустнули суставы, легкой походкой подошел к рупору репродуктора.