— Что ты, мамочка, разве я оставлю тебя. И не думаю, и не собираюсь.
А сама отводила взгляд, краснела. И Маслова поняла: ее младшее дитя, ее девочка, Сашенька полюбила.
Как-то на ферму заглянул Червяков. Ходил вдоль стойл, щурился, довольно хмыкал.
— Помогают? — спросил у Шарова, показав глазами на стоявших неподалеку ткачих.
— Работают, — ответил Шаров.
— Так, так… Приучилась? — обратился председатель к Масловой.
— Хитрого ничего нет. Когда на фабрике перевели с одного станка на два, думала — батюшки, не управлюсь, а потом на пяти работала.
— Сыновья пишут?
— Пишут, за Москвой дерутся. От младшего, от Виктора что-то давно нет.
— Напишет. У меня сын три месяца не писал, потом объявился — в окружении был. Значит, дело идет? Так, так… Признаться, боялся вам коров доверять, чорт знает, что за люди, — ну-ка испортят; корова, знаешь, теперь какая ценность… — Червяков улыбнулся, лицо его помолодело, стало добрым. — С Евдокией спорите?
— Случается.
— Бабенка вздорная, а захочет — гору свернет. В прошлом году больше всех надоила.
— Евдокия?
— Вот то-то и оно. Захочет, говорю, месяц с неба достанет… Твоего десятка? — кивнул он на Зореньку. — Ишь, какая стала, хоть на выставку. За коровами строго наблюдайте, скоро отел начнется, самая ваша страда.
Уже уходя, как бы мимоходом, сказал Шарову:
— Подбери заранее, Яков Власыч, какие коровы к работе способны. В бороны весной придется запрягать. Учить по снегу легче.
— По снегу удобнее, — согласился Шаров.
— Силосную яму что не вскрываете? Сейчас перед отелом и давать.
— На этой неделе вскрою.
— Действуй, Яков Власыч, действуй.
Когда Червяков ушел, Шарова обступили доярки.
— Коров впрягать велит? — спросила Катерина.
— И коровам покоя нет, — возмутилась Ольга.
Евдокия — сразу спорить:
— Пусть коровы молока дают, — заявила она, — а пахать да бороновать — забота не наша, об этом пусть полеводческая бригада думает.
— Не твоя изба горит, — сумрачно заметил Шаров.
— А ты, заведующий, тоже в одну дуду дудишь. Нет, чтоб объяснить, так, мол, и так, коровы, мол…
— А то он сам не знает.
— Не дам я коров своего десятка, вот и все, — решительно заявила Евдокия, — какой интерес.
— Дашь, — спокойно ответил Шаров.
— Да ежели я не захочу, да какое вы имеете право! Бабоньки, да что же это такое, — зачастила было Евдокия, но встретила угрюмый, недобрый взгляд Шарова и осеклась. Бросила с ожесточением поскребок на пол, отошла к своим коровам и там уже дала волю своим чувствам. Долго еще слышался ее повизгивающий пронзительный голос.
В конце дня Маслова, томимая раздумьем, выбрала минутку, когда поблизости никого не было, спросила Шарова:
— Коровы от этой, от бороновки молока не убавят?
Шаров ответил не сразу. Полез, как водится в таких случаях, в карман за табаком, за бумагой, начал свертывать самокрутку.
— Ну как не убавят.
— Понимаю, — кивнула головой Маслова, — значит, это важнее, это очень нужно.
Шаров посмотрел на нее.
— А ты как думаешь, хлеб-то надо сеять, а где тягло?
Вечером дома, когда все собрались, Маслова рассказала о посещении Червяковым фермы, сдержанно добавила:
— Не знаю, сумею ли я это самое боронование проводить. В жизни не видела, понятия не имею. Это трудно, тетка Аграфена?
— Найдутся и без тебя люди, заборонуют.
— Кажется, и я себе работу нашла, — вступила в разговор Ксаша.
— Какую? — живо спросила Маслова.
— Опять в школу. Встретилась на улице с председателем сельсовета — славная женщина! Разговорились. «Что же, говорит, раньше не сказали». Обещала в районо поговорить. Сейчас все места заняты, а с нового года, с третьей четверти…
— И пора, Ксаша, пора. Я и сама думала: человек ты с образованием, а без дела. В наше время все должны быть в строю. Вот еще Сашеньку надо припутить, — Маслова ласково взглянула на сидящую напротив дочь.
— За меня, мама, не беспокойся, я быстро дело найду.
— Только не рядом с соседским парнем.
Сашенька вспыхнула от смущения.
— Мама, как не стыдно!
Сидевшая за столом Аграфена усмехнулась:
— Все девушки на одну колодку: «замуж не пойду, не пойду», а у самих только и думка о том.
Сашенька задорно вскинула голову:
— Замуж нам выходить нельзя, мы чужие тут.
— Глупости говоришь, Сашенька, — оборвала ее мать. — Россия — одна страна, у себя ли дома, тут ли — все близкое, родное. Разве о колхозе мы не должны думать так же, как думали о фабрике? Нынче Червяков о севе помянул, нас это разве не интересует? Великое дело сейчас — посеять много хлеба.