Сашенька порывисто вскочила, подбежала к матери, обняла ее.
— Мамочка, золотая! Обо всем, обо всем ты думаешь. Не сердись на меня, я еще глупая, глупая.
Маслова рассмеялась, притянула к себе Сашеньку.
— Разве можно на тебя сердиться. Стрекоза!
VI
Все уселись за стол ужинать, дети подняли возню из-за ложек. С улицы, обдавая струей холодного воздуха, пришла Сашенька. Сбросила шубку, быстро ходила по избе, дула на озябшие руки и то принималась рассказывать о комсомольском собрании, то замолкала, зябко поводя плечами.
— Садись, пока не остыло, — предложила мать, — ровно маятник — и туда, и сюда…
Сашенька села за стол, зачерпнула из миски большой деревянной ложкой кашу и, не донеся до рта, задумалась.
— Ешь!
Сашенька тряхнула головой, нервно рассмеялась. Какие-то мысли тревожили ее.
— На курсы трактористов набирали, — сообщила она, — записались одни девушки.
— Правильно, — одобрила Маслова, — женщины теперь всюду на места мужчин становятся. Недавно в газете прочитала, на каком-то заводе женщины даже литейщицы.
Дуя на горячую кашу, Сашенька деланно равнодушно добавила:
— Я тоже записалась, буду трактористкой.
— Хоть бы с матерью посоветовалась, — недовольно проворчала Маслова, — не женское это все-таки дело, — неожиданно заявила она, не замечая, что сама себе противоречит.
— А сталь варить — женское! — Сашенька засмеялась, довольная тем, что ловко поймала мать. — Женщины должны заменить мужчин, — повторила она мысль, только что высказанную Масловой, и подмигнула Ксаше.
Это уж совсем рассердило ткачиху.
— Над старухой-матерью не смейся. А посоветоваться надо бы.
— Я советовалась.
— С кем?
— С Максимом, он тоже едет в МТС, будет нас учить на курсах. Уговорились вместе ехать.
— «Уговорились», «вместе», — иронизировала Маслова, — точно жена с мужем.
Сашенька густо, до слез покраснела и, словно решившись на отчаянное дело, произнесла:
— А может, он и муж мне. — Бросила на стол ложку, закрыла лицо руками.
Наступила тишина. Даже ребята, шумно спорившие на скамье, замолкли. Ксаша прижала руки к груди и в недоумении переводила взгляд то на Сашеньку, то на свекровь. Анна Степановна широко раскрытыми глазами смотрела на дочь, не в состоянии ни рта открыть, ни пошевелиться.
— Вот это да! — произнесла она, наконец, сдавленным голосом, — удружила доченька, нечего сказать.
Сашенька порывисто вскочила, кинулась к матери на шею, спрятала у нее на груди пунцовое от смущения лицо. И засмеялась и заплакала.
— Милая, родная, я не знаю, как это произошло, я ничего не знаю. Он хороший, не обидит меня. Он ни в чем не виноват. Завтра пойдем в сельский совет, зарегистрируемся, а на той неделе уедем.
Она отстранилась от матери, по ее щекам медленно катились слезы. Ее большие глаза, преображенные глубоким чувством, блестели таким чудесным чистым светом, ее лицо дышало таким восторженным счастьем, что Анна Степановна, уже готовая разразиться горькими упреками, привлекла к себе Сашенькину голову, поцеловала мягкие вьющиеся волосы.
— Доченька, родная моя, — шептала она, — как же это так?
Сашенька прерывистым от волнения голосом повторяла:
— Не сердись на меня, мама, прости.
Анна Степановна гладила ее волосы, ласкала, как бывало в детстве, когда Сашенька вся в слезах прибегала со двора, жалуясь на обидевших ее подружек.
— С матерью бы посоветовалась.
— В таких делах разве нужен советчик.
И по тому, как она произнесла это, Маслова поняла, что грани, отделяющей девушку от замужней женщины, больше не существует. Сашенька как-то сразу стала взрослой.
«Но время-то, время какое!» — думала Анна Степановна.
Весь вечер мать и дочь провели в задушевной беседе. Давно уже спали дети, уснула и Ксаша, постелив на полу, а они все сидели, тесно прижавшись друг к дружке. В этот тихий зимний, памятный для Сашеньки вечер, умудренная жизненным опытом мать давала ей советы, как идти по длинной неведомой дороге жизни.
Сашенька слушала, прикладывала кулачки к пылающим от волнения щекам, говорила:
— Страшно, ой, страшно, мама… Максим добрый, славный, ты его полюбишь. А все таки страшно… На всю жизнь!
Они засиделись далеко за полночь и легли спать лишь тогда, когда на селе голосисто стали перекликаться петухи.