И вот в мглистый предрассветный час, в туманной дымке, мимо окна медленно поплыл вокзал. Глухо доносилась артиллерийская канонада, будто за привокзальным садиком безостановочно катали тяжелые бочки. Анна Степановна сидела у окна вагона и смотрела на знакомые места: вот железнодорожная больница, где старшая сноха Вера родила первенца Колю; вот школа, куда не так давно с учебниками под мышкой бегал ее младшенький Виктор; а вот и стадион — предмет постоянных разговоров средних сыновей — Сергея и Владимира — физкультурников. Мимо окон уже неслись домики пригородной слободы, огороды с картофельной побуревшей ботвой, колодцы с журавлями. Вот и кладбище, за ним — поля. Город остался позади. Увидит ли она его когда-нибудь?
Воскрешая сейчас в памяти отъезд, Анна Степановна почувствовала стеснение в груди, и, уже не сдерживаясь, горестно заплакала, уткнувшись лицом в подушку.
II
Председатель колхоза Иван Филиппович Червяков — уже немолодой, с проседью мужчина, встретил ткачих довольно сухо. Он смотрел на них, слегка прищурясь, и молча слушал, ожидая, что они, как и приехавшие до них эвакуированные, будут сетовать на свою судьбу, начнут просить одежды, обувки, молока, мяса, — он-то это знает! Он откажет, они уйдут обиженные, потом, чего доброго, в райком пожалуются — канитель! Червяков ожесточенно притушил о пепельницу окурок папиросы, спросил:
— Откуда приехали? — и, не дождавшись ответа, торопливо добавил: — хлеба на первый раз дадим, а насчет молока — извиняйте, коровы перестали доиться.
Анна Степановна нахмурилась.
— Мы не за тем пришли, чтобы клянчить. Сами хлеб добудем, ты работу дай.
— Так, так… Дела, значит, просите? — В голосе Червякова послышались нотки удивления.
— Утром проснешься, — рассказывала Анна Степановна, — ждешь по привычке — вот-вот закричит гудок, позовет. А как вспомнишь, гудка не будет, и затоскуешь… Ткачихи мы, с малых лет к фабрике приставлены.
— К труду привычны, в работе всю жизнь, — поддержала подругу Мария Поленова, — теперь ходим, как потерянные…
— Понятно, — кивнул головой Червяков. — Заскучали, значит. Да ведь на фабрике одно занятие — пустил станок и стой, покуривай, а у нас…
— Положим, — вмешалась в разговор третья ткачиха Васса Хабарова. — А почему одна еле норму дает, а другая на том же станке две гонит? Всяк спляшет, да не так, как скоморох.
— По работе и мастера знать, всюду сноровка требуется, — согласился Червяков. — Воз соломы навить, куда кажется просто, а как-то пришел ко мне Петр Петрович Перепелица, юрист из эвакуированных, просит топки. У нас топка, известно, — солома. «Пожалуйста, говорю, не жалко, возьми лошадь, поезжай на гумно, привези». «Извините, говорит, не сумею, не привычен». Воз соломы навить не умеет! Пришлось женщину посылать, а мужчина видный, здоровый.
— Люди разные, — заметила Поленова.
— Вот я и говорю, — продолжал свою мысль Червяков, — кабы летом, ну там прополка, сено копнить, снопы таскать, туда-сюда, а сейчас, — он слегка развел руки, — ума не приложу, куда вас поставить, вакансий свободных нет, — ввернул он нравившееся ему слово.
В это время открылась дверь, и в избу влез заведующий фермой Шаров, грузный, широкоплечий мужчина. Он вразвалку прошел к столу, сел на табурет, неспеша свернул самокрутку, закурил.
— Работу просят, — обратился к нему Червяков, — куда их определить, как думаешь?
Шаров выпустил клуб дыма, посмотрел внимательно на ткачих и глубокомысленно ответил:
— Не знаю.
— Посоветовал! Голова с мозгом, — усмехнулся Червяков. — Что на ферме делается? Как новое стадо?
Шаров ответил не сразу. Затянулся еще раз, бросил на пол окурок и, сплюнув, старательно раздавил его ногой.
Червяков искоса посмотрел на ткачих: каков, мол, глядите.
Неторопливо Шаров сообщал о новом, прибывшем наднях с Днепропетровщины стаде: коровы в дороге отощали, лежат, три скинули прежде времени. Ухаживать за ними соглашаются Катерина Тучина да Лукерья Огурцова.
— У той дитё малое — недосуг, у той на руках чесотка, третья прямо говорит — не пойду. Скот тощой, то ли будет молоко, то ли нет.
— Так, так, — задумчиво произнес Червяков, — не хотят. Конечно, доярка в интересе от удоя. Среди молодежи надо поискать.
— Пошли нас на ферму, товарищ председатель, — предложила неожиданно Маслова.