— Гляди, — вскрикнула Маслова и, уже не ощущая слабости, не чувствуя боли в затылке, поспешно, как только могла, подошла к женщине. Опустилась на колени, пристально смотрела в лицо лежащей. Оно было бледным и спокойным, глаза закрыты, в уголках губ застыла скорбная улыбка.
«Дома детишки» — вспомнилась жалоба.
Подбежала девушка с санитарной сумкой через плечо, опустилась рядом.
— Ранена? — Взяла руку лежащей женщины. — Пульса нет. Помогите, держите голову.
Маслова машинально помогала девушке бинтовать неподвижное тело. Липкая кровь окрашивала бинт.
— В больницу надо, — посоветовала ткачиха.
— На углу аптека, можно вызвать карету скорой помощи, — сказал подошедший мужчина.
— Бесполезно, кажется, — санитарка поднялась с колен.
Маслову кто-то бережно взял под руку, помог встать и голосом Трегуб произнес:
— Пойдем, Анна Степановна, пойдем, голубушка, тут уже ничем не поможешь.
Маслова снова почувствовала слабость и боль в затылке. Она шла по озаренной улице, плохо соображая где она, не слыша, что говорила Трегуб. Давно умолкли зенитки, небо в той стороне, куда они шли, было, как вчера, как третьего дня, ясное, чистое. Сонный и безмолвный лежал вдоль Волги город. Неужели была стрельба? И шипящий шорох снарядов и гул вражеских самолетов? Тишина, мир, спокойствие. Лишь отсветы далекого пожарища озаряли улицы.
— Говорят, все-таки сбили один самолет, — сообщила Трегуб.
— Что? — переспросила Маслова, плохо соображая. Ныл затылок, на глаза попрежнему наплывал туман.
Ночью в гостинице она плохо спала. В разгоряченном мозгу всплывали одна за другой сцены: то высокий чабан рассказывал о нападении волков, то близко склонялся черноволосый с орденом член правительства: «Хорошее было ваше выступление», то вдруг возникал поющий Сусанин. Все это связывалось невидимой цепочкой, все было как бы продолжением единого большого важного действия. И чабан был так же нужен, как и Сусанин. А затем все запутывалось, как в небылице: металлический гул самолетов, глухие удары бомб и лежащая на тротуаре мертвая женщина.
Маслова ворочалась на кровати, сжимала руками разгоряченный лоб.
«Никуда, видно, от войны не уйдешь. Сколько народа, от смерти спасаясь, кинулось с родных мест на восток. Приехали и мы за Волгу, от войны убежали. А война — за нами по пятам. Страшное время идет. Переживем ли?»
Эта ночь, заседания съезда и то приподнятое настроение, какое испытывала все это время, утомили ткачиху. Да и легкая контузия, полученная при бомбежке, давала знать. Много позже, перебирая в памяти все, что произошло в городе, Маслова путала и факты и даты. Когда была бомбежка? До выступления на съезде члена правительства или позже? Член правительства произнес большую речь и тепло отозвался о ней.
— На таких людях земля держится наша, такими людьми народ может гордиться, им особый поклон.
Весь зал захлопал в ладоши, а она, смутившись, поднялась с места и поклонилась сидящим в зале, что вызвало новые аплодисменты.
После окончания съезда, получив железнодорожный билет и трогательно распрощавшись с Трегуб, она приехала одна на вокзал. Зоотехник задержался в городе. Поезд опаздывал на три часа. Это даже обрадовало: есть время посидеть, отдохнуть, побыть наедине со своими мыслями.
Зал ожидания был переполнен, и Маслова после долгих поисков разыскала в полутемном коридоре, соединяющем зал ожидания с агитпунктом, свободный стул. Села, положив у ног деревянный баул, и только тут почувствовала, как устала за эти дни.
Мимо взад и вперед сновали люди. Плача, прошла молоденькая девушка. Ее востроносенькое, почти детское личико было залито слезами, сгорбившаяся маленькая фигурка вызывала жалость. Девушка судорожно всхлипывала, хваталась за голову, жалобно вскрикивала: «Что же это такое, что такое». У нее только что украли корзину — все ее состояние. Прошли двое военных, один говорил:
— Иного пути нет — Кочетовка, а там если застрянешь…
Пожилой бородатый гражданин раздраженно бросил благообразной старушке, еле поспевающей за ним:
— Теперь ищи, будет дожидаться, как же…
Беспокойство этих людей безотчетно передавалось Масловой.