— Тоже дело нашла, — прошабрила бы подшипники.
— Ты мне ничего не говорил.
— Обязательно сказать надо, у самой догадочки не хватает, на все бригадир должен подтолкнуть.
— Устал, ляг отдохни, — примиряюще сказала Сашенька.
— Не обо мне речь, — неожиданно крикнул Максим, — привыкли все кое-как делать, а на сев выедем, начнете машины ломать.
Лежавшая на нарах Анка Смородина прыснула со смеху.
— На нашем бригадире, девоньки, с утра нынче воду возили.
Максим повел в ее сторону взглядом.
— Это ты брось, я тебе не Сёмка.
— Привязался к Сашеньке, жена, так, значит, можно орать и обижать?
— Тебя не спрошу, как поступать. И вообще дело не твое! Лучше скажи, крепления мотора проверила?
— Успею, еще когда выезжать.
— Когда бы не то, раз сказано, должна исполнять.
— Расфырчался, смотрите какой! — Анка села на нарах, подобрав под себя ноги, — плесни на тебя, зашипишь. Тебя бы вместо разжиги под котел, лапшу варить, а то тетка Аграфена жалуется — дрова сырые.
Девушки засмеялись. Это уже было слишком, Максим не на шутку рассердился.
— Я тебе не малайка и шутить не позволю. Вот если на бороновании у тебя встанет трактор…
Девушки сидели и лежали на нарах, томились от безделья: машины просмотрены, проверены, смазаны маслом, только воды подлить, заправить горючим — и заводи. Скучно! Стычка с Максимом — прямо развлечение. Анка легла на живот и, глядя своими зелеными глазами на Максима, озорно затянула:
Вот возьми ее! Максим спрыгнул на землю. С девками и не связывайся — заклюют. Пошел по стану, не зная за что бы взяться. Постоял около тракторов, выстроенных в ряд за будкой, бесцельно и долго смотрел вдаль, в степь. Что делать бригадиру, если у него все готово к выезду в поле: машины выверены, проведены пробные выезды, раза по три обернулись вокруг стана. Моторы гудели ровно — ни стука, ни выхлопов, девушки рулили хоть куда, и он зря набросился на них. Всему причина — погода. Выезжать бы на пашню, пора бороновать, а тут, как нарочно, заладил дождь и льет и льет. Такая досада!
Максим крутнул головой: — Зашипишь, пожалуй.
Он с нетерпеньем ждал дня, когда введет трактор в борозду. Закрыл на минутку глаза и ему представилась живо вся картина. Плуги с легким шорохом вгрызались в целину. Черные, жирные, влажные от утренней росы пласты переворачивались, ложились гребнями один подле другого. И вот позади уже вытянулась широкая полоса свежей пашни, она отливала на солнце черным глянцем. Впереди, насколько хватал глаз, — степь и степь, Она медленно двигалась навстречу, покорно стелилась под колеса машины. Корпус трактора слегка вздрагивал, из выхлопной трубы, обдавая теплом, попыхивал сизый дымок. Машина шла прямо-прямо. От земли поднимался застойный упругий запах, в небе вился жаворонок и пел свою нехитрую песню… Эх, скорее бы! Разве девушки понимают это! Лежат в будке, орут во всю глотку, и голосистей всех Анка:
Максим завистливо подумал: «им и горя нет, а ты думай за всех». Прошел к заправочному пункту. Около бочки с автолом на земле нашел шланг. «Растеряха, потом хватится».
Поднял шланг, широко шагая направился к будке. Наконец-то нашел причину, чтобы излить свое недовольство.
— Сёмка! — позвал он горючевоза. — Сколько раз говорено: все к месту прибирай. Зачем бросил шланг?
— Не бросил, а положил, — ответил Сёмка Зеленцов, хромой, худощавый паренек, — где заправляться, там же и шланг.
— Поговори с таким. Рядом дорога проезжая, кинут в телегу, вот тебе и «заправляться».
В обед приехал Червяков. Ногу с тарантаса — и сразу выговор:
— Думал где-где, а у Максима боронуют, а здесь, оказывается, тоже празднуют.
Максим вспылил:
— Садись за руль. Любую машину бери, а я погляжу.
— Почему же в других местах…
— Там, может, кур доят, а коровы яйца несут. Мне на этих машинах план весенний исполнять, и если я их в первый же день посажу…
— Сейчас день год кормит.
— Что мне об этом говоришь, будто радость на стану торчать.
— А вот торчишь…
Максим яростно надвинул на глаза кепку.
— Анка, заводи! Раз председатель велит, наше дело сторона, пусть пробует.