Анка заворчала: «загорелось», однако встала из-за стола, за которым все сидели, и вразвалку, нехотя направилась к трактору. Максим тоже подошел к машине, начал ее заводить. Загудел мотор. Анка села за рычаги управления, Максим поместился рядом. Анка с места повела на второй скорости, объехала будку, вывела трактор на дорогу. За увалом, метрах в ста, начиналась пашня. Все, бывшие на стану, — и трактористки, и Сёмка, и Казакевич гурьбой двинулись следом.
— Не пойдет, сыро.
— А может и возьмет.
Трактор медленно, неистово урча, пополз по пашне. Гусеницы, разбрызгивая комья грязи, вдавливали в сырую пашню глубокий зубчатый след.
— Идет! — обрадовался Червяков, шагая рядом с трактором. — Я говорил!
В этот момент правая гусеница завалилась в борозду, завертелась на месте, вырывая комья земли, увязая все глубже и глубже. Мотор ревел угрожающе. Звук звенел, поднимался все выше и выше, словно ввинчивался в воздух штопором. Трактор рвался вперед рывками, из-под гусениц фонтаном брызгала грязь. Еще сильнее, во всю свою мощь заревел мотор, трактор сотрясался от гигантского напряжения. Вдруг стало тихо, рев мотора сразу оборвался, как ножом подсекли.
Максим спрыгнул с трактора, полез в карман за табаком.
— Что хочешь со мной делай, а машину рвать не позволю. Будет, напробовались. Мне четыреста гектаров сеять. Анка, назад веди, на стан!
Червяков чувствовал себя неловко.
— Охота поскорее в борозду влезть.
— А мне думаешь не охота.
Вернулись на стан. Червяков подсел к столу, окинул взглядом окрест. Желая польстить все еще сердито поглядывающему на него Максиму, похвалил:
— Хозяйственно живете. И сеялки, и плуги рядком, и водовозка под руками. У других посмотришь: сеялки в одном конце, плуги в другом. А у тебя — все к месту.
Посидел с час, отведал лапши, поданной Аграфеной — была она бригадной стряпухой, похвалил, обещал молока присылать. На прощанье сказал Максиму полупрося, полуприказывая:
— Гляди, Максим, в оба, не прозевать бы. И тебе и мне сырые настроения припишут.
— Знаю, — ответил Максим.
— На бороновку коров с фермы пригоню. Сколько-нисколько сделают. А вы как только провянет — пахать, пахать, душевно прошу.
— За нами дело не встанет, — успокоил Максим.
На следующий день небо прояснилось, вскоре выглянуло солнышко. Над землей заструился пар, обволакивая степь белесой мглой. Максим нервничал, на всех кричал, попало даже тетке Аграфене:
— Заладила лапшу, хоть бы что-нибудь другое придумала. Народ начинает работать, кормить надо лучше.
Но только на четвертый день в обед начали бороновку. Максим ходил по пашне, прислушивался к гулу моторов и, не веря еще, сомневаясь, думал:
«Неужто пошли? Быть того не может. Никак взаправду открыли посевную».
А в полдень началось то, чего он больше всего опасался. Первой расплавила подшипник Варя Плотникова — худенькая девушка-подросток, только что выпущенная с курсов. Еще издали Максим услыхал характерный стук мотора, сорвал с головы кепку, замахал ею, давая сигнал остановиться. Варя не заметила или не поняла его и продолжала вести машину. Максим побежал по пашне, проваливаясь в борозды, бешено кричал:
— Подшипник расплавила!
Варя остановила трактор. Максим подбежал, не помня себя от ярости, заорал:
— Подшипник! Или оглохла! Слышь?
— А что? — Варя еще не понимала.
Максим рывком заглушил мотор.
— Слазь. Тебя на обезьяну бы верхом посадить да в цирке заместо клоуна показывать. Устряпалась! Теперь в МТС человека гнать, ты понимаешь или нет!
Варя как сидела за рулем, уткнулась в баранку и заревела.
— Этого еще не хватало. Кадры! — и столько презрения вложил в это слово, что Варя отвернулась и залилась пуще прежнего.
К вечеру у Зои Каргиной засорился карбюратор. Это совсем взбесило Максима.
— Варька хоть первый раз за руль села, а ты ведь второй сезон. Говорил: пропускайте масло через фильтр. Все лень, все как-нибудь.
— Ты дай горючее какое следует, потом спрашивай. Там только дегтя не хватает, все намешано, — кричала в свою очередь Зоя.
— Сам я, что ли, горючее произвожу?
Он возился около машин, стучал инструментом, фыркал, отплевывался.
— Навязал мне вас бес, когда избавлюсь. Пропаду, ей-богу, пропаду с вами.
Вечером, исходив за день по пашне километров двадцать, усталый, злой, голодный, Максим вернулся на стан. С поля один за одним возвращались тракторы. Началась смена. Только было присел на пустую перевернутую бочку, позвала Сашенька. Она просматривала свой СТЗ, готовя выезжать в поле на ночь.