Маслова стояла около стойл смущенная и растерянная. Отныне эти большие покорные животные поручены ее заботам и попечениям. Конечно, она будет стараться, будет за ними ухаживать, холить их… Но с чего начать, за что взяться? Ткачиха оглянулась, как бы ища поддержки, перехватила подстерегающий взгляд Евдокии и, опасаясь стать сразу же посмешищем, подоила к Зореньке, крупной рыжей симменталке с белым пятном на лбу. Корова доверчиво потянулась к ней, схватила мягкими губами рукав стеганого пиджака.
— Голодная!
Анна Степановна вышла во внутренний загороженный дворик, набрала из стога в охапку соломы, принесла, бросила в ясли. Со всех сторон раздалось мычанье. Ткачиха вновь отправилась за соломой, на обратном пути столкнулась в дверях с Евдокией.
— Это ты зря, — певуче заговорила доярка, — кормов вобрез, а ты безо время тратишь.
— Коровы есть хотят, — возразила Маслова.
— Мало ли что! — Евдокия повысила голос, — на то и скотина, она весь день жрать готова. Кормить надо с умом.
— Спасибо, буду знать.
Анна Степановна отнесла солому обратно. Вернувшись, увидела: в проходе, окруженные доярками, стоят ее подружки — Поленова и Хабарова.
— Какие болезни, — громко судачила Евдокия, — в бане попаришься, на печку залезешь, никакая хворь не одолеет. Без мужиков, скажи, наши бабочки сохнут. Какое бы это средство придумать, просто беда, — и рассказывала такое, что доярки покатывались со смеху.
— Смех смехом, а без мужиков пропадаем, — сказала сухощавая Катерина Тучина, та самая, что сбрасывала солому с фургона, — все нам, бабам, приходится делать. Давеча, думала, нутро оборвется. Спасибо Шаров пришел, подсобил.
— Шаров, он тоже, сапун, а свое дело справит, — подмигнула охально Евдокия.
— Тьфу, бесстыдница, — возмутилась Катерина, — городских бы посовестилась!
— А они, городские-то, разве с мужиками не спят?
— Значит, трудно приходится? — спросила Маслова, желая придать разговору иное направление.
— Поживешь, узнаешь, — ответила Евдокия.
— Мы труда не боимся.
— Хвалилась синица море зажечь.
— Ты, вижу, из печеного яйца живого цыпленка высидишь.
Колхозницы незлобливо подсмеивались над горожанками, ткачихи отшучивались. И те и эти сторожко присматривались друг к другу.
К вечеру ткачихи возвращались домой. Холодный северный ветер рвал платья. У плотины со стоном раскачивались голые ветлы. Темная вода в речушке, отражая низко нависшее свинцовое небо, ходила волнами, выплескиваясь с гулким шумом на песчаный берег.
— Та же фабрика, — говорила Анна Степановна, отворачивая лицо от ветра, — только станков нет. Пусть не станки, пусть — коровы, все равно надо действовать по-рабочему.
— Эх, фабрика, вспомнишь не раз, не два, — вздохнула Поленова. — Бывало, станочек приберешь, досуха вычистишь, блестит, хоть глядись, сменщице и передать не совестно.
— Полюби и это дело, Мария, — наставительно сказала Маслова. — По-моему, куда бы ни закинула судьба — всюду надо трудиться честно.
Ткачихи пришли ровно в семь утра, как привыкли ходить на работу у себя на фабрике. На ферме еще никого не было. Слабо мерцал огонек в фонаре «летучая мышь». В полумраке еле виднелись силуэты животных. В простенке на охапке соломы мирно спал сторож.
— Ну, что ж, начнем?
Только принялись за чистку стойл, пришла Катерина.
— Вы уже здесь? Хотела пораньше притти, дома — суета, надо сготовить, ребят накормить, четверо их у меня… Рано явились, — говорила она, принимаясь за уборку, — а Евдокия болтала — городские, мол, ленивы, спать горазды.
Ткачихи продолжали чистить стойла.
— По мне все одно, — добродушно делилась своими мыслями Катерина, — что городской, что деревенский народ. Люди — всюду люди.
Постепенно сошлись остальные доярки и тоже принялись за уборку. Явилась Евдокия, встала в проходе, подбоченилась — ражая, толстая.
— Теперь нам, бабоньки, вольготнее будет, славу богу, помощницы нашлись, любо-дорого смотреть.
— Берись-ка за дело, нечего людей поносить, — сказала Катерина.
— Тебя не спрошу, как мне быть, что делать, — резко ответила Евдокия. И отправилась искать лопату. Потом ей понадобилось ведро, и она бранчливо спрашивала:
— Куда ведро девали?
Заметя, что Маслова принялась осторожно чистить скребницей Зореньку, усмехнулась: