— Мамочка, что случилось… Максим письмо прислал.
— Радоваться нужно, а ты будто недовольна.
— Ах, не знаю, мама, ничего не знаю, оно такое странное.
Подошла Катерина, за нею остальные косарки. Катерина села рядом с Сашенькой.
— Что же он пишет?
— Не пойму, ничего не пойму. Ранен он, в госпитале лежит.
— Ну, читай, разберем.
Сашенька достала письмо, начала читать его вслух. Вокруг присели доярки, внимательно слушали.
— Н-да, нехорошее письмо, — раздумчиво произнесла Анна Степановна, когда Сашенька кончила чтение, — не поймешь, о чем говорит.
— И не сам пишет, а сестра, — заметила Катерина.
— Это плохо? — спросила Сашенька.
— Чего хорошего, значит, самому невмоготу. Мой, когда был ранен в грудь, тоже не сам писал, сестру всегда просил.
— А, может, Максим без руки.
— Или ослеп?
Сашенька в ужасе закрыла лицо руками.
— Ой, что вы!
Она готовилась к самому худшему: увидеть Максима одноруким, безногим, хилым, болезненным, она еще больше бы его любила, как бы за ним ухаживала! Но слепым не представляла. Эта мысль не приходила на ум.
«Без глаз! Не надо, не надо, — шептала она, — без глаз человек — хуже малого дитяти, хуже старика. Что мне тогда с ним делать?»
А воображение уже нарисовало такую картину: Максим бредет по улице, высоко поднял безглазое лицо. Боясь попасть в яму или стукнуться об изгородь, он осторожно постукивает впереди себя посошком. На него злобно лает лохматый пес, Максим не может отогнать. Для него всегда будет ночь. Он и ее больше не увидит. Будут дети, он и детей своих не увидит. Сашенька невольно содрогнулась.
«Неужели судьба меня так обидит?»
В обсуждении письма приняли участие доярки.
— К себе зовет, значит, требуется, чтобы рядом близкий человек находился.
— В чужом доме и калач не сладок. Как там ни привечают, а жена больше всех пожалеет. Она все повадки знает.
— Куда иголка, туда и нитка.
— Какой ни есть, кривой, безногий, а муж.
— Ехать надо.
— Поезжай, Сашенька, — подтвердила и мать, — просит, значит, дело имеет. Там все и узнаешь.
Сашенька отняла руки от лица, сидела притихшая, опечаленная. Ей очень хотелось поскорее увидеть Максима, снова ощутить на своей руке тепло его широких ладоней, потрепать черные лохматые вихры, как любила делать, услышать его голос, его смех, и вместе с тем она боялась приблизить то неведомое, пугающее, что скрывалось за недомолвками письма.
— Конечно, поеду, — сказала тихо, — там все узнаю.
Катерина поднялась.
— Хватит, пошабашили, солнышко вон уже где, идем, бабоньки, закончим прокос.
Встали и остальные.
— Ступай, доченька, собирайся, — Маслова вскинула на плечо грабли, — закончим прокос, и я подойду. Дни пригожие стоят, охота во-время убраться.
Прямо с вокзала, держа в руке деревянный баульчик, Сашенька отправилась по указанному Максимом адресу в госпиталь. Он находился на противоположном конце города, у Волги, и Сашеньке пришлось долго итти по широким прямым улицам.
Она очень устала, когда, наконец, добралась до места. Огромное четырехэтажное здание госпиталя выходило высокими окнами на Волгу. Несколько каменных ступеней вели на просторную террасу с цементным полом, окаймленную вычурной баллюстрадой с серыми каменными балясинами. Сашенька поднялась на террасу, открыла входную стеклянную дверь, вступила в прохладный, полутемный вестибюль. Здесь, в этом большом красивом здании, живет ее Максим. Сейчас она его увидит, все станет ясно и понятно и разрядится та тревога, которую она испытывала все эти дни. В вестибюле было тихо, пахло карболкой и еще какими-то лекарствами. Прямо против входной двери широкая каменная лестница вела наверх. По ней, опираясь на костыли, осторожно, опасаясь упасть, спускался молодой человек в синем больничном халате. Правая нога у него была отнята выше колена и безобразный обрубок болтался при каждом движении. Это было первое, что увидела Сашенька, и ужаснулась. Раненый перехватил ее взгляд, еле приметная грустная улыбка тронула его губы. Он спустился вниз и, тяжело ступая на здоровую ногу, опираясь на костыли, скрылся в дверях.
Неслышно подошла привратница в сером халате и мягких войлочных шлепанцах на ногах.
— Вы к кому?
Сашенька объяснила.
— Нынче приема нет, с трех до пяти по четвергам и воскресеньям.
Сашенька этого не ожидала. Она полагала, что своего Максима всегда может увидеть, стоит только добраться до госпиталя и сказать, что она его жена. Сашенька стояла растерянная, держа в руках свой дорожный деревянный баул.