— Что же мне делать, — говорила она смущенно. — Я прямо с вокзала, у меня в городе никого знакомых, жить до воскресенья — негде.
Привратница укоризненно покачала головой:
— Думать надо было раньше. В город ехала, не в деревню. Куда теперь денешься?
— Мне бы только на Максима взглянуть, как он и что, и я обратно бы на вокзал, на поезд. Жить мне в городе никак нельзя, там, на стану трактор остался.
Привратницу тронула эта наивная простота.
— Вот что значит неопытность. Деревенщина! Куда ж тебя девать такую?
— Некуда мне итти, — призналась Сашенька. — А я вот тут сяду на ступеньки лестницы, буду сидеть тихо, никому не помешаю. Можно, а? В бауле калач, вареные яйца, еще кое-что. Носовые платки для Максима и банка с медом. Передам платки и мед, посмотрю на Максима и все, больше мне ничего не нужно. А потом на вокзал.
Привратница усмехнулась:
— На ступеньках не позволено сидеть. Это тебе не церква… Обожди здесь, может что и устрою.
Сашенька осталась в вестибюле, терпеливо ожидала. По лестнице поднимались и сходили раненые с забинтованными руками, безногие, с перевязанными головами, у одного все лицо закрыто, только оставлены глаза, да щелочки у губ, у другого широким белым жгутом опоясана грудь. Смотрела Сашенька на это шествие калек, больных, немощных молодых людей, подойти бы к ним, расспросить — не больно ли, не может ли она чем-либо помочь, но не решалась, а больше всего боялась — вдруг один из этих покалеченных людей окажется ее Максимом. Возьмет за руку, скажет:
— Не узнала, сероглазая?
Она желала его видеть, ждала минуты свидания и в то же время испытывала внутреннюю дрожь и хотелось, чтобы эта минута наступила возможно позже.
Вернулась привратница с белым халатом на руке.
— Дежурный врач разрешил свидание, только недолго, минут десять, не больше. Вернешься, на счет квартиры подумаем. Баул здесь оставь. Продукты? Не разрешается без врача. Муж твой не в живот ранен? Ну, ладно, неси.
Сашенька накинула на плечи белый больничный халат, поспешно достала из баула баночку с медом и, испытывая робость, поднялась вслед за привратницей на второй этаж. Длинный коридор, по обе стороны двери, двери.
— Направо по коридору, крайняя дверь, семнадцатая палата. Там твой Максим, ступай.
Сашенька пошла по коридору. Он ей показался длинным, длинным. Ах, как сильно билось сердце, как дрожали руки. Сейчас она увидит Максима… Пятнадцатая палата, шестнадцатая, вот и семнадцатая. Дверь полуоткрыта. Сашенька рукой тихонько толкнула дверь, вошла. В палате полумрак, окна занавешены темными шторами. Двумя рядами вдоль стен стоят белые кровати, покрытые белыми простынями, и на них, сливаясь с простынями, тоже белые-белые существа. Сашенька не увидела, догадалась — раненые. От окна к ней навстречу неслышно приблизилась женщина, тоже вся в белом, и тихо сказала:
— Вторая кровать от окна. Он ждет.
«Сестра, та, что писала письмо», — мелькнула мысль.
Сашенька стояла посреди палаты, всматривалась в лежащих на кроватях раненых и испытывала ощущение человека, глянувшего вниз с высокой колокольни: в голове туман, нехорошо, того гляди — упадешь. Где же Максим?
— Максимушка, — тихо позвала.
И в ответ услышала знакомый зовущий голос:
— Сашенька!
Это сказал Максим, она слышала его, но где же он? На койках лежали какие-то странные тела с белыми пугающими шарами марли вместо голов. И она еще раз спросила?
— Максимушка, где ты?
— Сюда, иди сюда.
Голос раздался от окна. Она медленно пошла на зов и остановилась. Жестяная банка с медом выскользнула из рук, с грохотом упала на пол, покатилась под кровать. Нагнуться, поднять — нет сил. Шаг сделать — ноги к полу пристыли. Слово вымолвить — язык отнялся.
— Сашенька, дай руку.
Некое существо с таким же, как и у других, огромным белым шаром из бинтов вместо головы протянуло в ее сторону руку. Это и есть ее Максим? Она вздрогнула, повернулась и, не видя ничего, не видя двери, шатаясь, направилась прочь из палаты. Слезы душили ее, она боялась разрыдаться. Скорее, скорее из палаты. А голос Максима звал:
— Где же ты, Сашенька, иди сюда!
В коридоре она бессильно прислонилась к стене и разрыдалась.
— Тише, он услышит.
Около нее стояла сестра.
— Успокойтесь, вы только его разволнуете. Возьмите себя в руки.
— Я не буду, не буду.
Сашенька всхлипывала, старалась унять спазмы, грызла зубами носовой платок.
— Почему у него вся голова забинтована?
— Не голова, а глаза.