Сашенька прижала руки к груди и прерывающимся от волнения голосом спросила:
— Но почему глаза?
Сестра дотронулась до ее руки.
— Разве вы не знали: Максим ослеп.
Стена качнулась, переплет окна стремительно и безудержно понесся навстречу.
— Ой!..
— Что с вами? — испуганно вскрикнула сестра и подхватила падавшую Сашеньку.
— Я не могу, не могу его так оставить, это было бы подло и низко. Боже мой, чего больше всего боялась, то и случилось. Ослеп! Но он не виноват, он — герой. Он рассказывал, как загорелся его танк, а кругом были немцы, и он мчался в горящем танке и давил их. Как это все ужасно!
Сашенька сидела за столом в квартире привратницы, где временно поселилась. Был вечер, в раскрытое настежь окно тянуло теплым воздухом.
— В такие годы! Бедный мой Максим. — Сашенька хрустнула пальцами, — вы не знаете его, он на месте не мог усидеть, всегда что нибудь делал, а теперь…
— У моей подруги брат тоже ослеп, — сказала сидевшая у окна дочь привратницы Нина, — тоже плакали, жалко, конечно, а потом привыкли. Книги научился переплетать, работает, ничего.
— Книги переплетать… Значит, он должен в городе жить. А он деревню любит, он машины любит, он с детства на земле сидел. В деревне слепому разве найдут дело.
— В городе для слепых специальные школы, — отозвалась привратница, — сапожники есть, музыканты, целый оркестр слепых. Сама видела, кого-то хоронили, а они идут за гробом, друг за дружку держатся, в трубы гудят. Слепой — не зрячий, конечно, но у нас и для слепых работа найдется. В госпитале еще подучат.
— И мне надо тут оставаться, не думала, не гадала. Себя теперь устраивать как-то надо.
— Это не трудно, на любой завод, хоть на наш ступай, примут. Хочешь, я с начальником цеха поговорю? — предложила Нина.
— Примут?
— У нас хорошо. Номерной завод — и снабжение, и заработок приличный. Я второй год, а уже по четвертому разряду.
В тот же вечер Сашенька писала матери:
«Решила остаться в городе, пойду на завод, на котором работает Нина, дочь моей хозяйки. Не могу иначе поступить, мамочка. Должна быть там, где будет мой бедный Максим. Доктор говорит — нужно сделать какую-то операцию и, может быть, вернется зрение. Но я думаю утешает только. Уже два месяца Максим с повязкой на глазах. Он не горюет, он шутит: «Погоди, Сашенька, мы еще с тобой в жмурки будем играть, я всегда тебя найду». Славный мой, родной Максим, разве могу его бросить, когда беда такая случилась. Ты бы тоже так поступила, правда? Он такой беспомощный, хуже малого дитяти».
Ее рука быстро водила перо по бумаге, глаза туманились от слез. Все-таки Сашеньке и себя было жалко.
IX
Еще одна беда постучалась в дом, и Анна Степановна почувствовала, как она устала от всего, что пришлось пережить за этот год. Временами испытывала странную душевную пустоту и безразличие ко всему, что происходило вокруг. И казалось, уже ничто больше не может взволновать и тронуть ее.
«Старею, — подумала она о себе без всякой горечи, как о постороннем человеке, — и нервы не те и вся будто обмякла».
Приходила тетка Наталья, плакала, по-бабьи причитала:
— Глазоньки мои ясные, закрылись на веки.
Маслова сурово остановила:
— Не вой, не покойник. Слепой да живой. Иные матери совсем сыновей лишились.
— Как же без глаз, словно в потемках, солнышко не видит.
— Сашенька солнышко видит, а ей не легче.
— Сюда бы приехали, как-нибудь прокормимся, я бы и обстирала и обшила.
— Максиму тут делать нечего. Тут он обуза, в тягость и себе и людям, а в городе ремеслу обучат, Сашенька пишет.
Наталья вытирала фартуком глаза, горестно вздыхала:
— Какой же матери сын в тягость, что ты, Анна Степановна.
Обычно сдержанный, спокойный Алексей ходил нахмуренный и раздраженно говорил:
— Какое кому дело, что у меня нога короче. «Годен в нестроевые». Да я сам лучше знаю, на что я годен. Еду на фронт, решено.
— Куда тебе хромоногому.
— Мать, прошу тебя не сбрасывай меня со счетов. Я пригожусь. Наблюдателем могу быть, боевую машину поведу, начальником штаба полка. Дел найдется. Ну, что говорить, — еду.
Маслова безнадежно махнула рукой.
— Делай, как знаешь, не маленький.
Она попрежнему ходила на стойбище, доила коров, помогала дояркам набивать бурьяном силосную яму, возила в фургонах с лугов пахучее сено, но делала это уже не с такой охотой, как прежде, а по привычке: нельзя человеку без дела жить. Даже к успехам Евдокии отнеслась безразлично, чем удивила Катерину.