И снова большое поле приютило наши «илы», а нас принял под свои крыши населенный пункт, название
которого не на всех картах сыщешь, — Балгудзей. Домики словно бы забежали в лес — вокруг них и
близ хозяйственных строений — семейки деревьев. Ветки на них уже голые: осень. Опавшие листья
плотным грязно-желтым слоем устлали землю, и от нее идет острый прелый дух.
Стоянка моей эскадрильи на этот раз оказалась в нескольких минутах ходьбы от командного пункта
полка. Под свой командный пункт мы приспособили какое-то строение из закопченных бревен: не то
сарайчик, не то баньку. Там же и место моего ночлега.
Пообедав, летчики укрылись на нашем КП от холодного ветра. Технический состав — на совещании, которое проводит Одинцов. А я хожу по стоянке, осматриваю машины, наблюдаю, как ветер треплет
концы самолетных чехлов, а в ушах звучит упрек, высказанный мне командиром полка: [165]
— А кто за вас должен думать о людях эскадрильи?
Дело в том, что Стрельцов проверял на новом месте состояние укрытий для личного состава на случай
бомбежки. Оказалось, что только в первом звене об этом позаботились вовремя.
— Хорошо, что вам на голову ни разу не сыпались бомбы! — сердито выговаривал мне Стрельцов. — А
если налет — что тогда?..
Вижу, спешит ко мне адъютант эскадрильи Егоров, передает приказание Стрельцова срочно явиться в его
«кабинет».
— Вот что, — обращаюсь к Егорову. — Немедленно организуйте рытье щелей во втором и третьем
звеньях. Продумайте с инженером, как это лучше и быстрее сделать. О готовности доложите...
У входа на командный пункт встречаю двух наших штабных офицеров. Веселые, чему-то улыбаются. «С
чего бы это?» — пытаюсь уловить связь между их настроением и вызовом к командиру, но так ни к чему
и не прихожу. Стучусь в дверь командирского «кабинета».
— Присаживайся. Сейчас должны подойти Семейко и Беда. Надо потолковать кое о чем, — говорит
Стрельцов и звонит кому-то по телефону. Майор Иванов наклоняется ко мне:
— Сегодня обстановка позволяет отметить третью годовщину полка. Надо прикинуть, как это сделать.
А вот и командиры первой и второй эскадрилий. Стрельцов встал из-за стола, подошел к Леониду Беде:
— Вам присвоено воинское звание «капитан». Поздравляю! — и, крепко пожав комэску руку, по-
отцовски обнял его, поцеловал.
От души поздравили Леонида и мы. Затем сели за рабочий стол командира. Обсуждаем, как организовать
торжественную часть: поэскадрильно построить личный состав, зачитать приказ, рассказать о боевом
пути, о наших героях, поздравить людей, пожелать им новых успехов и побед. Замполит посоветовал
вместе с парторгами и комсоргами эскадрилий обсудить, как лучше провести юбилейный вечер
гвардейцев.
Что сказать людям? Мне еще никогда не приходилось выступать перед большой аудиторией, и я, конечно,
[166] волновался: получится ли у меня, как надо? Советуюсь с Поповским, Никифоровым. Вместе
решаем.
И вот началось...
Принимаю доклад своего заместителя, выхожу на середину, здороваюсь, поздравляю авиаторов. Затем
Егоров зачитывает приказ по полку. Слушаем его и словно заново проходим славный боевой путь от
Сталинграда до Севастополя, от Орши до границ Восточной Пруссии. А полк-то какой! 259 авиаторов
удостоены высоких правительственных наград! Двум летчикам присвоено звание Героя Советского
Союза!
В приказе отмечается боевое мастерство летчиков и поистине героическая работа летно-технического
состава. Объявляется благодарность многим нашим авиаторам. Лица воинов озаряются: приятно, когда
твой труд замечен.
Смотрю на ребят и радуюсь: замечательные люди! Жаль только, что очень редко видимся мы вот в такой
праздничной обстановке.
— Каждый из вас совершил не один подвиг, — говорю я, волнуясь. — За три года позади осталось
тридцать аэродромов. Вы сроднились в боях, возмужали. Летный и технический состав — это одна
крепкая, дружная семья... Пройден большой и трудный боевой путь, и пройден со славой...
Говорил, а на меня смотрели глаза моих боевых товарищей — понимающие, дружелюбные. От этого
сразу стало легко и волнение исчезло.
Лишь только закончилась торжественная часть, как в небе послышался нарастающий гул. С юга на
бреющем шел Ил-2.
— Дивизионное начальство прилетело! — сообщил Егоров.
Самолет планирует, выравнивается у земли, совершает посадку и рулит поближе к командному пункту.
Там уже маячат фигуры встречающих. Любопытство влечет туда и меня. Ах, вот кто вел самолет! —
Наум Федорович Ляховский — заместитель командира дивизии! И начальник штаба дивизии гвардии
полковник Березовой. То-то я и приметил: уж очень знакомым показался мне «почерк».
Гости поздравляют с праздником. Вскоре прибывает группа политработников во главе с заместителем
начальника [167] политотдела дивизии подполковником Морозовым.
...Полковой праздник продолжался до позднего вечера. Торжественный ужин, большой концерт, песни, танцы.
Весь вечер мы с Катюшей были рядом. И я испытывал от этого двойную радость.
Глава десятая
1.
Итак, государственная граница позади. Советские войска ведут боевые действия в Восточной Пруссии.
Наш авиаполк еще базируется на полевом аэродроме близ небольшого населенного пункта Антоново в
Литве. Но отсюда мы летаем на поддержку наземных частей, сражающихся на фашистской территории.
Теперь на наших полетных картах иные, непривычные названия. Под крыльями — чужая, вражья земля.
Она не такая, какой мы видели ее на трофейных открытках — аккуратные домики, ухоженные поля, стриженные кроны деревьев вдоль асфальтированных улиц. Тщательно подобранные художниками яркие
краски должны были «усилить» впечатление: вот, мол, что такое фашистская Германия — рай земной!..
Но не такой предстала она перед нами. Логово фашизма уже опалено пожаром войны, оно уже изведало
горечь порохового дыма.
«Каждый дом станет крепостью!» — вопит по радио Геббельс. И вот они внизу, под нами, дымящиеся
развалины «крепостей».
Территорию Восточной Пруссии противник превратил в сплошной укрепленный район. С самолета
отчетливо видна паутина траншей и мощных оборонительных сооружений. Ряды колючей проволоки, заполненные водой рвы, земляные валы... Бронированные колпаки, железобетонные доты, минные поля.
Все преодолели наши войска. Не остановили их ни свинцовые ливни, ни смертельный артиллерийский
огонь.
Потускнела ты, фашистская земля! Где яркие краски твоих городов, где броские виды сельских
пейзажей? [168]
Нет, не мы виноваты, что война перекрасила их в пепельный цвет. И не спасут тебя ни фанатики из
«гитлерюгенда», ни «чудо-оружие» — фауст-патрон, ни тотальная мобилизация.
* * *
Первый снег припорошил землю, и с самолета мне отчетливо видны двойные ниточки следов: это пошли
вперед наши танки. По серым лентам дорог движутся автомашины, тянутся обозы. Их путь — на запад!
Только на запад!..
Сейчас на нашем фронте временное затишье. И мы летаем эпизодически. Командиры и политработники
всецело заняты подготовкой к предстоящим боям. Никто не скрывает, что они будут еще более упорными, ожесточенными.
Коммунисты и комсомольцы используют короткую передышку для усиленной учебы. Агитаторы
призывают воинов повышать боевое мастерство, проявлять высокую бдительность, равняться на героев, подвиги которых — образец для подражания, свидетельство патриотической верности долгу.
В центральной, фронтовой и армейской печати в эти дни стали все чаще публиковаться статьи об
интернациональном долге советских воинов, их высокой освободительной миссии. Коммунисты нашего
полка также придавали этим вопросам большое значение. Их выносили на партийные и комсомольские