морем — золотисто-желтая песчаная каемка, отороченная со стороны моря белым кружевом прибоя.
Впереди уже видна шестерка Николая Семейко, «обрабатывающая» цель с «круга». Машину Николая
узнаю издали по тому, как она круто пикирует на цель. «Резвится, будто не навоевался!» — думаю я и тут
же слышу голос Ляховского со станции наведения.
— Хорошо Семейко работает! — прямо так и сказал открытым текстом.
— «Коршун»-ноль один! — связываюсь по радио с Семейко. — Я — «Коршун»-ноль три — на подходе...
Семейко не ответил — он в это время снова пикировал, как мне показалось, на зенитную батарею. Я
залюбовался его работой, но вдруг пронзила тревога: пора, пора выводить машину из пике! Но что это? С
консолей срываются белесые струи, а в следующее мгновение самолет, перевернувшись и описав дугу, падает у самой береговой черты.
Все произошло в считанные секунды. Был Николай — и через несколько мгновений его не стало. Не
оставалось никаких сомнений, что он погиб. Не успев получить свою Золотую Звезду, не дожив до
Победы, не узнав, что подвиги его Родина отметит еще и второй Золотой Звездой.
Стиснув зубы, веду группу на цель. Туда! Там — зенитка, сбившая Николая! Заходы на цель следуют
один за другим. Мы яростно мстим врагу и за Николая, и за всех наших боевых товарищей, навсегда
оставшихся на дорогах войны. Отрезвляет лишь молчание пушек и пулеметов.
— Конец, конец! Я — «Коршун»-ноль три! — передаю в эфир приказ на сбор.
Сел нормально. Доложил Стрельцову. Он уже знает. Выслушал меня, устало опустился на табурет, закрыл лицо руками. В кабинете воцарилась тягостная тишина: слишком велика потеря для полка, да еще
в последние дни войны.
...Через несколько дней меня и Давыдова вызвали в Растенбург, в штаб дивизии. Командующий
воздушной армией Тимофей Тимофеевич Хрюкин прикрепил к моей гимнастерке Золотую Звезду и
орден Ленина. Этой высшей в стране награды были удостоены также и другие [198] летчики. Было
торжественно, над нами полыхало знамя дивизии. Я стоял в шеренге и думал о товарищах, которым не
суждено стоять рядом.
Через несколько дней мне выпало счастье подписывать представления на присвоение звания Героя
Советского Союза Михаилу Карпееву, Николаю Кожушкину, Виктору Молозеву и Михаилу Васильеву.
Всем четырем соколам вскоре были вручены Золотые Звезды.
...25 апреля мы совершали последний боевой вылет шестеркой — ставили дымовую завесу в районе
порта Пиллау. И опять удачно. К вечеру отчаянно защищавшаяся гитлеровцами военно-морская база
пала.
Вслед за ней сложили оружие и войска Земландской группировки.
Но еще отчаянно оборонялась так называемая Курляндская группировка, и нашу дивизию перебросили
на новый участок. Однако здесь нам не удалось совершить ни одного боевого вылета: 8 мая эта
группировка тоже капитулировала.
5.
На втором этаже кирпичного особняка недалеко от аэродрома поселились девушки — военнослужащие
нашего полка. Утомленные за день, этой ночью они спали особенно крепко. Вдруг перед самым
рассветом раздались выстрелы. Девушки вскочили с постелей, метнулись к окнам. Стреляли в лесу, и
стоголосое эхо громовыми раскатами разносилось окрест.
— Девчонки, это на аэродроме стреляют. Видимо, немцы десант высадили! — закричал кто-то.
— Да откуда же взяться немцам? — успокоила Катя подруг. Она уже знала, что Земландская группировка
противника прекратила свое существование и теперь все летчики и часть авиаспециалистов переброшены
на ликвидацию Курляндского «котла».
Катя быстро оделась и сбежала по крутым ступеням вниз. За ней помчались остальные девчата. За углом
остановились: на самом верху телеграфного столба восседал знакомый связист из БАО{9} и, не обращая
внимания [199] на близкую пальбу, что есть силы колотил чем-то по дереву, отчего и столб гудел, и
провода звонко пели.
— Что произошло? — спросили его девчата. Связист во весь голос радостно прокричал:
— А то, милые вы мои, произошло, что война кончилась! Понятно? Кончилась!..
На мгновение девушки растерялись, затем бросились обниматься, смеялись и плакали от счастья, что все
ужасы войны наконец кончились, что все плохое теперь позади.
Катя помчалась на аэродром. Здесь было то же: ребята пели, плясали, обнимались — и снова палили в
небо, салютуя Победе.
Катя расспрашивала об улетевших, но о них никто ничего толком не знал. Села за свой стол, но работать
не могла — все валилось из рук. Радость и тревога смешались, переплелись. Не в силах побороть
волнение, Катя направилась к дежурному.
— Не волнуйся, Катюша! — ровный, сдержанный голос начальника химслужбы полка капитана Продана, дежурившего в этот день, внушал доверие. — Летчики уже возвращаются, через полчаса будут дома!
Разве усидишь на месте после этих слов?
То и дело выскакивает Катя на площадку у КП, постоит, прислушается — тихо. И снова — в
диспетчерскую. А две-три минуты спустя опять вслушивается в небо.
И вот запела, загудела даль. Катя что есть духу помчалась на аэродромное поле. А там уже целая группа
встречающих.
Вот она, уже над головой, — восьмерка грозных для врага и таких желанных для нее «ильюшиных».
Идет плотным парадным строем — загляденье! Поочередно самолеты идут на посадку.
Машина коснулась земли, и мне подумалось: а ведь это последняя посадка! Последняя посадка на этом
боевом, опаленном войной самолете!..
Зарулил на «свое» место, неторопливо отстегнул парашют, соскочил на землю. Крепко пожал руку
верным боевым помощникам Саше Чирковой и Анатолию Баранову (Гриша Мотовилов был еще в пути
— добирался автотранспортом) и тут увидел Катю. Она стояла совсем рядом, смеялась и плакала
одновременно. Подошел, [200] остановился на миг, словно собираясь с духом, — обнял и поцеловал.
Катя вспыхнула, запротестовала:
— Что ты делаешь — на нас весь полк смотрит!
— Ну и пусть! Хочешь, я сейчас приглашу всех на свадьбу?!
А 9 мая был уже настоящий праздник Победы. Нет слов, чтобы передать те чувства, которые испытали в
этот день фронтовики.
Был митинг. Говорили о нашей победе. Я слушал и думал о том, какая трудная доля выпала моему
поколению. Но оно не дрогнуло, выстояло. Под мудрым руководством ленинской партии вместе со всем
советским народом оно мужало в боях, училось побеждать и, наконец, уничтожило фашистского зверя.
В этот незабываемый день я с гордостью думал о наших однополчанах.
Гвардейцы 75-го Сталинградского штурмового внесли весомый вклад в победу над фашизмом. Двадцати
двум летчикам было присвоено высокое звание Героя Советского Союза, дважды удостоены этой чести
четверо, а всего по дивизии — семеро, 14 летчиков повторили подвиг Николая Гастелло. Около двух
тысяч авиаторов награждено орденами и медалями. Пять боевых орденов украсили Знамя нашей 1-й
гвардейской Сталинградской штурмовой авиационной дивизии...
Теперь это уже история. Но мы, фронтовики, будем помнить ее всегда. И детям и внукам своим
расскажем о том, что каждая строка этой истории писалась кровью. И что ордена и медали на груди
фронтовиков — это словно отблески далекой теперь войны, свидетели их мужества и отваги, беззаветной
преданности нашей родной Коммунистической партии и героическому советскому народу. [201]
Послесловие
Отгремели военные грозы. Мы стали привыкать к мирной жизни. Вначале странно было — безмятежная
тишина вокруг, чистое небо, не рвутся снаряды... Готовились к демобилизации воины старших возрастов
— их ждали дома, их ждали заводы и стройки, фабрики и колхозные нивы.
А мы, профессиональные военные, продолжали служить. Летали, осваивали новую летную технику, учились сами и учили молодежь искусству побеждать.