— Приветствую, владыка! — раздался от входа мелодичный голос Лаксиэль. — Я прибыла на твой зов.
Кронид кивнул, жестом приглашая альвийку подойти ближе. И как бы продолжая движение руки, он сделал замысловатый взмах дланью, и все застывшие юниты исчезли. А меня вновь настигло сообщение о повышении репутации.
— Это все дары, что ты хотел мне воздать? — в голосе Громовержца смешались нотки гнева и радости.
Какой интересный вопрос. Ответив утвердительно, можно накликать гнев, а при ином ответе нужно что-то ещё даровать. Так что решил ответить уклончиво, как это мог бы сделать хитроумный царь Итаки.
— Повелитель, — начал я через пару мгновений после того, как склонил голову в почтительном, но не раболепном поклоне. Подняв голову и встретив его испытующий взгляд, я продолжил, — трофеи турнира велики и разнообразны, как моря, омывающие Олимп. Я принес тебе то, что считал наиболее достойным твоего величия и полезным для твоих замыслов: душу еретика для твоего пантеона, оружие для твоей справедливости и ключи к мирам для твоей власти.
Я сделал небольшую паузу, давая словам проникнуть в грозного собеседника, прежде чем продолжить с оттенком почтительной тайны.
— Но разве может смертный за один миг постичь всю глубину нужд бессмертного владыки? В моих хранилищах остались иные плоды победы над другими героями: доспехи, что хранят следы чужих клинков, разрушенный стальной гигант, что будет интересен Пелиту, твоему потомку, самоходная колесница о двух колесах и неповоротливый пулемёт, чья мощь усилит армию, ведомую твоим стратегумахусом. Если среди них найдется что-то, что порадует твое сердце или позабавит твой взор, повели, и я с радостью воздам это тебе. Или укажи, что должно быть сделано с ними во славу Олимпа. Твой слуга внимает твоему слову.
— Хитро! Словно я вновь слышу голос Лаэртида, — в словах Зевса промелькнули какие-то странные нотки радостного сожаления. — Да будет так! Тем более вот и мой потомок пожаловал.
Глава 27
Затишье перед бурей.
— Приветствую, повелитель! — Пелит степенно кивнул, взгляд его скользнул по собравшимся. — Рад всех вас видеть в здравии.
И, словно бы только что увидев, окинул меня пристальным взором:
— Друг мой, я вижу, ты стал несоизмеримо сильнее, нежели день назад. В подвиге, что ты совершил, было много противников, чью жизнь ты оборвал?
Только я хотел ответить, как меня прервал раздраженный голос Зевса.
— Фламмифер поведает о своём подвиге позже, — голос Зевса рокотал, словно приближалась неумолимая гроза, заглушая любые другие звуки. Каждое его слово отдавалось легким дрожанием в каменных плитах под ногами. — Но призвал я вас в том числе и в связи с недавним его триумфом.
— Мы слушаем, повелитель, — Пелит мгновенно склонил голову, вся его поза выражала почтительное внимание.
Громовержец небрежным мановением руки развеял парящий в воздухе полупрозрачный образ Геи, словно досадную мошку смахнул. Хмыкнув, он продолжил уже более спокойным, но не менее властным тоном, смотря не на нас, а в какие-то неведомые дали:
— Как вам известно, божок урукхаев намерен возвести свой храм, и войску моему под предводительством Марка Туллия предстояло этому воспротивиться.
Все мы вразнобой кивнули. Кронид, казалось, не обратил на это внимания. Его взгляд по-прежнему был устремлен куда-то вдаль. Продолжил он всё тем же непререкаемым тоном:
— Мой сильнейший Герой, — он кивнул в мою сторону, — в дар принес мне нечто бесценное: малый алтарь с заточенной душой верховного жреца культа Извечной тьмы Тильмиро.
Пелит одобрительно хмыкнул. Его глаза блеснули интересом, который я не раз у него видел, когда он исследовал иномирных героев. Лаксиэль же удивленно вскрикнула, прикрыв рот изящной ладонью. Она прошептала что-то себе под нос на своем шипящем и текучем языке.
— Сейчас я призову павшего жреца из небытия, и если он присягнет мне на верность, то ты, дитя мое, — Зевс испытующе посмотрел на альвийку, — отправишься на родину свою.
Мир моргнул. Ощущение было почти таким же, как и во время мгновенного перехода на миссию. Но в этот раз не мы переносились. Будто само пространство сдвинулось вокруг нас. Мы все оказались чуть в стороне, а сам Олимпиец восседал на своем сияющем троне, возвышавшимся теперь в центре зала. Чуть ниже трона застыл в почтительной позе Пелит.
Из пустоты, прямо перед троном соткался поверженный мной жрец. Он был абсолютно обнажен, а его темная кожа казалась пепельной на фоне сияния трона. Затравленно оглядевшись, он мгновенно нашел меня взором. Его глаза, полные ненависти, впились в меня, словно кинжалы.