— Со мной поедете, — увидев Стеллера, сказал Хитрово. — Пока будут возить воду — время ваше.
— И все? — Почувствовалось, что Стеллер взбешен.
— Распоряжение капитан-командора.
— Но это же нелепица! Я иду к капитану.
— Он вас не примет. — Хитрово старался удержать Стеллера. — Он болен…
Стеллер настаивал на своем.
— Бог с вами, — уступил неохотно Хитрово.
Беринг, уцепившись за спинку кресла, кричал на Стеллера:
— Вы можете сказать уверенно, где мы находимся? Молчите! Вот-вот… Вам мало шести часов, но и они будут стоить жизни команды пакетбота. Америка… Знаю, что Америка… А что ждет нас впереди? Скоро сезон пассатных ветров. Они не пустят нас к Камчатке. Скоро осень… Провиант кончается, порции урезаны…
Беринг дышал бурно. Голова кружилась.
— Идите, Стеллер. — Адъютант!
Вбежал адъютант, вытянулся.
— Где тебе положено быть?
— Виноват, помогал спускать ялботы.
— Ко мне никого не пускать. Хочу немного отдохнуть…
Адъютант взбил на диване подушку, помог Берингу стащить с отекших ног сапоги.
Да, Витус Беринг больным и уставшим нашел Америку. В последнее время ему не давала покоя мысль, что восемь лет жизни с начала организации Второй Камчатской экспедиции не принесли ни почета, ни славы. Карта картографа Делили оказалась неверной. В своем дневнике лейтенант Свен Ваксель всю вину за неудачи в плавании «Св. Петра» возложил на карту Делиля. Еще бы! Сидя за десятки тысяч верст от Великого океана, не мудрено вот так безрассудно, играючи, положить на сорок шестой градус северной широты придуманную землю Жуана да Гамы.
Покончено с землей Жуана да Гамы. Нелепые слухи, догадки, радужные мечты — их развеяли русские моряки. Неумолимая воля Сената исполнена. Поэтому радости, что достигли Америки, у Беринга не было. Силы его забрал географический призрак.
«Св. Петр» следовал вдоль американских берегов до 10 августа. Всевозможные наблюдения заносились в вахтенный журнал «Св. Петра» и дневники офицеров. Но когда питьевой воды осталось лишь в двадцати пяти бочках, совет офицеров постановил взять курс на Камчатку.
Самая страшная болезнь всех моряков — цинга подкралась, и пакетбот стал терять своих матросов.
Вахтенный штурман Софрон Хитрово, долговязый, с красными глазами от бессонных ночей, 4 ноября увидел серую полоску земли, чем-то напоминающую камчатские берега, увидел и схватился за поручни так, что побелели пальцы. Потом, поверив, что перед его глазами действительно земля, хотел закричать, но лишь тихо прошептал, почти не размыкая непослушных тяжелых губ: «Зе… е… ме… люш… ка… а».
На палубу выползали больные и умирающие. Они плакали, поднимали руки, хотели обниматься, но руки опускались, и тогда беспомощные люди валились на палубу. «Земля, землица», — шептали они с надеждой.
Командора тронул за плечо лейтенант Свен Ваксель, но Беринг лишь промычал и мотнул головой, словно отгонял назойливую муху. Тогда Ваксель негромко проговорил:
— Командор, земля!
Беринг стряхнул дрему.
— Земля, говоришь? На палубу сведи!
Шаркающей нетвердой походкой, поддерживаемый Вакселем, командор вышел на палубу.
Черные тучи все так же висели над океаном, как и день, и два, и неделю назад.
Море, как и прежде, штормило.
Беринг смотрел на обезумевших от счастья людей, исхудалых, обросших, в последней паре одежды, и видел: их молчаливые взгляды требовали одного — к берегу! Там спасение.
Беринг страдальчески улыбнулся. У него подкосились ноги, и подоспевший Ваксель едва удержал командора.
— Проклятые сапоги… А земля, похоже, камчатская… Не правда ли, Свен?
Ваксель согласился с командором.
Через некоторое время все офицеры, кроме дежурного, были позваны к Берингу. Дыхание его было бурным, глаза блестели. Жестом короткой сильной руки заставил всех сесть на узкий кожаный диван.
— Милостивые государи, — Беринг обвел лица офицеров своими маленькими черными глазами. — Я предполагаю поискать более удобную стоянку. Подходить же в сем месте к берегу опасно.
Он хотел сказать, что зря обнадежил Векселя: земля, видимая сейчас, не Камчатка, но промолчал. Его стали убеждать, что до Петропавловской гавани добраться можно и пешком. Он тут же возражал:
— Такого спасения мне не надобно… Мы еще можем продолжать плавание…
Капрал Плениснер, невысокий, курчавый, с ястребиным носом, вскочил на кривые ноги, заложил левую руку за спину, а правую запустил в волосы с таким ожесточением, будто хотел выдрать клок, выкрикнул, картавя и неестественно растягивая слова: