Однако Беринг неожиданно для Чирикова и Шпанберга потребовал монаха к себе. Раздумывая над дальнейшим продолжением Экспедиции, он все более и более приходил к мысли, что встреча с монахом ему необходима по двум причинам: он и о морских островах узнает, и указ губернатора исполнит. Он уведомил о своем решении воеводу Полуэктова, ожидая внутренне его возражения. Воевода, несмотря на все злые разговоры вокруг Козыревского, был благосклонен к этому неспокойному, беспутному, как он считал, монаху, поэтому он тут же попытался доказать, что лучшего знатока тех мест, куда направлялся Беринг, и быть не может. Беринг, в душе не любивший рекомендаций, тем более таких настойчивых, прямо воеводе ничего не сказал, лишь подтвердил, что монаха примет, да и губернатор в Тобольске присоветовал о землях на Восточном море уведомиться у Козыревского, «а буде он к походу его удобен, то ему о взятье учинить по собственному усмотрению».
Козыревский, худой, со впалыми желтыми щеками, постаревший, выглядел перед встречей с Берингом неважно, жалко, и Беринг, хотя и был на десять лет его старше, счастливо выигрывал. Это сразу же оценили слуги Беринга: они рассматривали монаха с нагловатостью, которая принята у слуг сильного и властного хозяина, перешептывались и, зажимая носы, будто им дурно от запаха явно староватой сутаны, отворачивали головы и прыскали в кулак.
Беринг, подтянутый, весь убранный — белая рубаха вместе с летним загаром придавали лицу легкость, штаны обтягивали толстые ноги, показывая их силу, — встретил Козыревского стоя, давая тем самым понять, что занят, дорожит временем и лишние разговоры просто не нужны. Однако, поглядев на худобу монаха, он предложил ему сесть. Как бы ни был он настроен против монаха, но сочувствие к явно больному человеку у капитана было всегда.
В руках Козыревского был сверток, и Беринг попросил положить его на стол.
— О тебе говорили много в Тобольске, — начал Беринг, — будто ты был там, где ни разу не видели флага иных держав, кроме России. Расскажи мне…
И Козыревский поведал Берингу все, о чем уже знает читатель.
— А главное, господин капитан первого ранга, вот здесь. — И Козыревский взял со стола сверток.
— Покажи.
— Велите расчистить стол.
— Эй, там! — крикнул Беринг. Вбежали слуги, недоуменные, растерянные (они никак не ожидали, что Беринг так долго будет разговаривать с худосочным монахом). — Убрать, — кивнул Беринг на стол, и с него осторожно сняли чернильный прибор, книги, кипу бумаги, секстан.
Козыревский развернул пакет, и Беринг увидел карту, которая называлась «Чертеж как Камчадальского носу, також и морским островам». Вся карта была исписана пояснениями как к восточному, так и к западному побережьям Камчадальской земли. Вниз от Камчатки текли острова, каждый поименованный. Беринг просил читать надписи.
— «Река прозвищем Козыревская. Сначала иноземцев в ясак призвал отец мой, Петр Козыревский». — Он не случайно выбрал именно первой надпись об отце: Камчатка с начала века осваивалась Козыревскими, и монах Игнатий сможет уберечь капитана Беринга от многих ненужных повторений тех неудач, которые он уже испытал.
Беринг слушал Игнатия. Его подчиняла непонятная сила, которая исходила от монаха.
— «На Авачине и в губе в прошлом 707 году на Аваче и в других местах ясашных сборщиков Афанасия Поповцева с товарищи побили. А в 708 на вылазках и на приступах многих служилых под острогами своими побили ж. А в 712 году Данилу Анциферова с товарищи всех побили». (Ах, Данила, ранила, как трудно жилось, ему, Ивашке, без тебя, сколько горя хлебнул от мздоимцев.)
Губа Авача… Ее надо поостеречься, подумал Беринг. Он сейчас не мог и предположить, что именно на берегу Авачинской губы ему предстоит основать город. Однако сейчас он твердо понял, что Авачу лучше не тревожить. Тем более, Петр в инструкции приказывал идти на норд. Но вот Матмай… Сколько разговоров он слышал об Апонии и Матмае с городами каменными, развитой торговлей — это сразу же за русскими морскими островами, которые населяют айны. И морские острова первым описал монах, худой и бледный (он болен, опасно болен, он пытается скрыть струпья, которые зудят на теле: Берингу знакома эта матросская болезнь, когда тело терзает истощение). Только сильный человек может спокойно и рассудительно так долго, сидя на одном месте, говорить, и говорить убежденно, скрывая зуд.