Корова вдыхала весну, а Ерем пригрелся возле камня и запел:
— А я не знал, отец, что ты петь умеешь, — смеется Варос.
— Когда я петь любил, ты еще на свет не явился, — улыбнулся Ерем.
Вдруг он поднял голову и глянул в сторону Арма и Назик. «Этот философ непутевый девку с толку собьет... Не намекнуть ли Варосу? Или лучше после того, как виноградник посадим?..»
— Ниспошли, господь, свою милость, — Занан не отрывает ладони ото лба.
— Ты лучше за меня помолись: ниспошли, господь, Варосу машину, — Варос хохочет. Но это уже не тот иронический смех, каким он смеялся летом. Летом если б так и пошутил, то засмеялся бы наперекор кому-то, а сейчас иначе, сейчас надежда есть. Да и почему бы ей не быть, когда половину его зарплаты и зарплаты отца каждый месяц они откладывают? Это раз. А с весны отец сторожем будет, бригада же арбузы растит. Дело ясное... К тому же один их родственник, который давно в город переехал, в магазине делами ворочает. Так что, ежели через три года и не хватит сколько-то на машину, можно будет у него занять.
— Отец, на Новый год съезжу к Сирекану, поздравлю его.
— Поезжай.
А о том, как с долгом расплатиться, можно не тревожиться — через четыре года лозы столько винограда дадут... А отец к тому же сторожем в бригаде...
— Я сегодня Бадаляна спросил. Он говорит, на четвертый год лоза урожай даст, да еще какой урожай...
— Даст, конечно, даст, — подтверждает отец и, в свою очередь, интересуется: — А этот колючий кустарник быстро растет или?..
— У Бадаляна спрошу.
— Да нет, это не твое дело, — Ерем хочет быть хозяином своего изобретения, — я сам.
Участок уже под посадку готов, в следующее воскресенье надо виноград сажать.
— Я подсчитал, что на участке ровно триста пятьдесят лоз поместится, — уж в который раз сообщает Варос. — Надо получше, покрупнее саженцы выбрать.
Ерем тут же выбирает из охапки лозу и отделяет ее.
— Эта подойдет?
— Очень хорошо. Отложи ее... В тот день Бадалян говорил, ежели лозы хорошие да ухаживать за ними как надо, урожай уже на третий год будет.
— Конечно, будет... Как тот колючий куст-то называется?
— А у него что... и имя есть?
— Имя есть! — оскорбляется Ерем. — А то как же! Чтоб куст имени не имел! Вы что, в школе не проходили? Я-то знал, да забыл.
— Сегодня у Бадаляна спрошу.
— Я сам спрошу... Ты не суйся.
Невестка Пайцар то и дело поглядывала в сторону поселка и все твердила:
— Мой бесенок — божье наказание, прямо божье наказание.
Над трубами покачивались сырые столбы дыма и, не в силах подняться высоко, перемешивались друг с другом. Молодица отыскивала средь дымов дым своей печи и вроде бы успокаивалась.
— Раз уж пришла, молчи, — делает ей замечание Баграт. Он все в той же летней рубахе навыпуск, все в тех же сапогах, в той же кепке. С утра об одном долдонишь.
Молодица улыбается — тон Баграта не обидный, в голосе его даже сочувствие есть.
— Лучше б сидела дома да глядела за ребятишками.
— Что ж, все мы мужу на шею сядем: и я, и ребятишки, и мать?
— А я что, не один, что ли, в семье работник? А ведь у меня как-никак пятеро ребят! — высокомерно отвечает Баграт.
Молодица молчит. Нравится ей резкий, сухой тон Баграта. Простым, открытым взглядом смотрит она на него и замечает, что слишком уж он легко одет.
— А ты не простынешь, братец Баграт?
— С чего простывать-то? Не зима ведь, — и даже не глядит на невестку Пайцар.
Они с весны работают вместе, и молодица сомневается, глянул ли Баграт на нее хоть раз. Любопытно даже, как смотрит этот грубый человек. И как ей с самой весны в голову не приходило, что он за столько времени на нее не взглянул? Да раньше ей это как-то все равно было, а вот сегодня, когда они одни работают, ей непременно охота почувствовать на себе его взгляд.
— Братец Баграт... — и женщина ждет, что Баграт обернется, взглянет. А он уставился на лопату, на землю и сухо отзывается:
— Что?
— И в селе жена у тебя не работала?
— А чего ей работать? Что я, в тюрьме сижу или помер?
Женщина смеется.
— А у нас у всех мужья в тюрьме, что ли, сидят или померли?
— Не знаю, — прерывает ее Баграт сухо. — Пока я жив, жена моя на поле не ступит, — и, словно кто-то ему перечит, повышает голос: — Да, не ступит! Столько лет без ее работы обходились и дальше обойдемся. А виноградник посадим, тогда... Видишь вон то поле? — лопатой указывает вперед. — Пять с половиной гектаров. Смеряно — пять с половиной гектаров! А я весной один эту землю обработаю, никому не позволю даже сорняк выдернуть! Один!..