«Помню, отец... В твоем учебнике этот закон подчеркнут красным карандашом».
«Значит, два шара катятся друг другу навстречу, сталкиваются и откатываются друг от друга. И, чем больше их скорость, тем больше сила отталкивания».
«Помню... Действие равно противодействию. Так, кажется, сформулирован закон?»
«Да, Арма, так сформулирован закон. Хоть шары и сталкиваются, в этом их вины нет — обоих заставляет двигаться одна сила».
«Но почему непременно навстречу друг другу?»
«Ты забыл, Арма, что в этом и состоит опыт — они обязаны столкнуться».
«Я бы хотел, чтоб у Ньютона был закон о двух шарах, которые катятся параллельно друг другу».
«Не может быть такого закона, Арма, потому что даже параллельные линии где-то да пересекутся. А значит, в конце концов столкнутся и шары. Но мы отвлеклись, я не сказал тебе главного. Между шарами, которые катятся навстречу друг другу, есть общее. И знаешь, что? Это то поле, по которому они катятся и на котором сталкиваются. Может быть, это и есть самое важное в законе Ньютона... Так, значит, вечером пойдешь к директору совхоза?»
«А стоит идти, отец?»
«Думаю, что да. Все равно когда-то да придется пойти. Что ты колеблешься, Арма? Тебе не хочется быть бригадиром?»
«Мне кажется, если я вместо Марухяна буду сидеть на склоне горы, Варос все время будет мельтешить у меня перед глазами и все время будет казаться мне чужим. Потому что когда он стоит напротив, то кажется мне чужим, незнакомым — человеком, даже имени которого я не знаю. Особенно когда он говорит. А вот когда работает, когда теряется между лозами, я представляю его в подробностях — лоб, глаза, зубы, волосы, все... Голос... Когда он работает, я по нему даже скучаю».
«Все это мне понятно, Арма, но разве ты не можешь быть активнее, гораздо активнее Марухяна? Если сумеешь, тогда и чувство, о котором ты говоришь, исчезнет. Тебе известно, как лучше ухаживать за деревьями, как обрабатывать виноградники, ты не станешь сидеть на горе сложа руки, как Марухян. Ты подойдешь и к сыну Ерема, и ко всем остальным и научишь их тому, что знаешь сам. Ты можешь что-нибудь возразить на это?»
«Могу. Варос прекрасно знает, как лучше всего обрабатывать сад. Он знает это не хуже агронома, не хуже меня. И все остальные это знают. Вопрос в другом. Одно дело знать, а другое — есть ли у него желание отдавать все силы на пользу дела?»
«Но ты можешь заставить, чтобы он работал как надо. Тебе дано это право».
«Заставлять? Приказывать?»
«Да, если нужно».
«Представь себе, не нужно. Варос сам себя заставляет. Желания работать у него нет, но ведь он работает, сам себя заставляет, сам себе приказывает. К тому же он терпимо отнесется к приказам кого угодно, но не к моим».
«Печально, что у сына Ерема нет потребности трудиться, тяжело ему будет жить. Это ведь большое несчастье. Передай Ерему мое сочувствие... Но ты все-таки пойдешь вечером к директору?..»
— Очень из-за лозы переживаешь?
Арма вздохнул. Оглянулся и увидал Назик.
— Переживаешь, что лоза болеет? — Назик, скривив губы, пренебрежительно кивнула в сторону сохнущей лозы...
Назик стояла возле канавы с непокрытой головой, в платье без пояса, и оттого, что оно было просторным, казалась еще более худой.
— Хочешь, дам руку, чтоб привил ты ее вместо высохшей ветки?
Арма хотел подняться, но почему-то продолжал сидеть, обняв свои колени.
— Хочешь?.. На! — Назик возбужденно протянула ему руку и сделала шаг вперед, перешагнула через канаву. — Не бойся, мой маленький, мой маленький, умный, красивый мальчик, не бойся, не к тебе я пришла — несу еду Ерему, чтоб ел он и не помирал... Как я тебя ненавижу!..
Арма стиснул колени, крепче, крепче.
— Как я тебя ненавижу, Арма!.. Когда ты только отсюда переберешься?.. Ты ведь становишься товарищем Марухяном в Карцанке? Так? — Назик сложила руки на груди, впилась взглядом в склоненную шею Арма, и в уголке ее губ дрожала издевка. — Так?..
— Так, — ответил Арма чужим голосом.
— А меня в свою бригаду не возьмешь? Камни собирать буду. Я по этой части мастерица: раз — и в машину, раз — и в машину!..
Арма не смотрел на Назик, но видел ее злые, лихорадочные жесты.
— Раз — и в машину, раз — и в машину!..
Платок ее, сползший на плечи, теперь и вовсе упал на землю, волосы растрепались.
Арма решил было подняться, но руки зажали колени в такое крепкое кольцо, он над руками был не властен и опустил в колени голову, прижал к коленям лоб.
— Раз — и в машину, раз — и в машину!..
Потом он вблизи почувствовал дыхание Назик и ее черные растрепавшиеся волосы коснулись его лица.