Элизабет отпрянула. Илайна рассмеялась. Кобра шикнула, расправила капюшон и метнулась вперед, прямиком на девушку.
Элизабет удалось увернуться, но она не смогла сохранить равновесие. Лиз завалилась назад, ощутила удар, который гулом отозвался где-то в черепе, а потом наступила темнота.
***
«О боги...»
«Беги же».
«Не вздумай падать».
«Не останавливайся».
«Черт».
Чертчертчерт.
Август пробирался через огромные негнущиеся стебли, сухие листья и мертвые побеги кукурузы. Они поднимались, росли все выше и выше, как будто назло, как будто смеясь, издеваясь, царапая лицо, руки, тыча сухими обрубками в глаза, набивая синяки и награждая глубокими царапинами, ударяя по ногам с ярым намерением сбить с них. Но парень не сдавался. Хотел, но не сдавался. Адреналин все еще хлестал через край.
Август продолжал бежать.
Кукурузная поросль извивалась лабиринтами, обманными маневрами мелькала перед глазами, сливаясь в единую ржаво-желтую смесь, от которой рябило в глазах и что-то настойчиво хрустело под ногами, но у парня не было ни времени, ни смелости узнать, что же именно это было.
Август бежал. С твердой, но увядающей уверенностью и надеждой, что когда-нибудь это Кладбище Кукурузных Початков закончится, и он, наконец, найдет выход наружу, увидит горизонт и все будет на порядок лучше.
Но внезапно он остановился и прислушался к стуку бешено колотящегося сердца. Обернулся: никого. Тот страх, от которого во все лопатки несся Август, исчез, испарился, затаился в мертвых зарослях, но от этого стало только хуже. Стервятник исчез. Август остался один. Один на один с неизвестностью в густо заросшем лабиринте иссушенных зарослей и...
Парень опустил взгляд и, наконец, удовлетворив любопытство, узнал, что же так навязчиво хрустело под его ногами. И в ужасе отпрянул, как, впрочем, и всегда.
Под его ногами хрустели кости.
Парень зажал себе рот рукой, чтобы нечаянный и отчаянный крик не вырвался наружу. Это были не только тонкие и хрупкие кости маленьких животных, но и большие куски черепов, а так же кости, которые под влиянием маниакального страха, жутко напоминали части человеческого скелета со школьных уроков анатомии.
Август попятился, оглядываясь по сторонам, но это были лишь жалкие попытки спастись. Везде, на все триста шестьдесят градусов, простиралось глухое кукурузное поле. Оно заманило парня в ловушку, в кокон, в паутину, и теперь жертве не представлялось возможности выбраться. Август почувствовал себя мухой, чующей приближение паука.
«Черт возьми».
Черт.
Парень замер, постарался взять себя в руки и вслушался в безмолвие. Ни единого шороха, ни единого движения. Казалось, можно было даже услышать, как копошатся мысли в его голове.
Словом, ни-че-го.
И вдруг сзади снова раздался треск хрустящих костей. Парень обернулся. Перед ним женщина-призрак с перекошенной маской боли падала на колени. Она задыхалась и цеплялась за жизнь так отчаянно, что Августу не оставалось ничего делать, как недоумевать.
Но он не разрешил себе этого. Он в ужасе отпрянул, кося взглядом на призрака.
– Помоги мне... пожалуйста, – женщина протянула к нему руки, подняла искренне умоляющие глаза и расплакалась. Зарыдала так отчаянно и безысходно, что Август все-таки замер, не зная, что делать дальше.
– Что происходит? – выдал он сухо, но не сумев скрыть дрожь в голосе.
– Илайна... она хочет меня убить. Уничтожить. Я не могу с ней ничего... сделать.
– В смысле?
– Я не такая... Я – не она, клянусь! Я не имею никакого отношения к тому, что она творит...
– Я ничего не понимаю!
– София. Меня зовут София, – слезы новым потоком побежали по щекам женщины, – мы были однояйцовыми близнецами. Должны были стать. Но... но Илайна всегда была слабой и озлобленной на мир. Она была настоящим демоном, даже будучи в утробе матери. Я ее поборола. Медицинский термин... адсорбировала. Мое тело поглотило все ее питательные вещества и ее адову сущность в придачу. Вместо двух совершенно разных душ и судеб на свет появилась одна. Родители назвали меня двойным именем. – Женщина зашлась в приступе кашля и снова вытерла выступившие слезы. Все ее лицо покраснело, а после – покрылось белыми пятнами. – Я бывала такой разной для них. Ласковой и нелюдимой, честной и льстивой, открытой и коварной. Мама обожала Илайну. Папа души не чаял в Софии. Но это был один и тот же человек, понимаешь? Одно и то же тело. Нам было тесно в нем, но каждый выполнял свою работу. Илайна отвечала за страх. Теперь Кокон использует ее против меня. Он знает, что я чувствую вину за наше рождение, хотя и не могла бы ничего исправить. Илайна меня убивает...