240 тысяч человек – это и убитые повстанцы, которых к началу 1921 года насчитывалось до 50 тысяч человек [110], и расстрелянные заложники – дети, женщины, старики, и застреленные «при попытке к бегству», и погибшие от голода, холода и заразных болезней, в том числе и те, кто был интернирован в концлагеря…
На Тамбовском восстании самым явственным, пожалуй, образом проявилось то, что власть в стране – ненародная власть, а Советы и ВЦИК функционируют не в интересах населения, но в интересах Политбюро ЦК РКП(б), которому маловажно по отношению к какому субъекту оказывать насилие – один ли это человек, или целая губерния, или же вся Россия. Есть идея – и Политбюро носитель этой идеи:
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим —
Кто был ничем, тот станет всем.
И если кто-то где-то с чем-то не согласен, то мы найдем способы заставить его замолчать, ибо сам факт несогласия уже есть признание в совершении государственного преступления, выразившееся в покушении на государственную идеологию. Тем паче, что, как утверждал В.И. Ленин: «…в классовой борьбе не может быть нейтральных» [111].
Большевики ставили на первое место не человека – идею, они абсолютизировали идею, и убивали за то, во что верили. Но ведь если идее придается первостепенное и самоценное значение, если вера превыше человека и Бога, а «Бог есть любовь» (1 Ин 4:8), – то это – фашизм. Было же сказано: «…суббота для человека, а не человек для субботы» (Мк 2:27).
Иные знатоки тут могут возразить, будто бы В.И. Ленин не ратовал за насилие, а даже, мол, утверждал: «Мы не хотим только одного: элемента принудительности. Мы не хотим загонять в рай дубиной» [112].
Да, он так утверждал. В статье «Нужен ли обязательный государственный язык?». Но это случилось… в далеком 1914 году. Однако ж то, что он утверждал «до свадьбы» – до октябрьского переворота 1917 года, и то, что он же утверждал и делал после удавшейся узурпации власти – это «две большие разницы». Не потому ли И.Г. Эренбург, всегда чутко улавливавший откуда и куда дует, в 1919 году написал пьесу «Ветер» [113] об испанской революции XIX века, в которой предводитель повстанцев Хорхе Гонгора, о тех, кто не пожелает добровольно шагать в светлое будущее, говорит:
Я их заставлю! Я сожгу их затхлый дом.
Слепцов надо в рай загонять бичом!..
Конечно, идея, воплощенная в лозунге «Железной рукой загоним человечество к счастию», – звучала и ранее. Например, тот же революционный демократ В.Г. Белинский в письме В.П. Боткину 8 сентября 1841 года писал: «К тому же, воспитание всегда делает нас или выше, или ниже нашей натуры, да, сверх того, с нравственным улучшением должно возникнуть и физическое улучшение человека. И это сделается чрез социальность. И потому нет ничего выше и благороднее, как способствовать ее развитию и ходу. Но смешно и думать, что это может сделаться само собою, временем, без насильственных переворотов, без крови. Люди так глупы, что их насильно надо вести к счастию. Да и что кровь тысячей в сравнении с унижением и страданием миллионов» [114].
Эта же идея звучала и позже – уже у Г. Гессе в книге «Игра в бисер», над которой автор работал в период с 1931 по 1942 гг. Персонаж романа, магистр Иозеф Кнехт декларирует: «…если мы можем сделать человека счастливее и веселее, нам следует сделать это в любом случае, просит он нас о том или нет» [115].
Об этом же и у Эренбурга И.Г. в сцене «Меловой крест» (1921) из спектакля «Страх и нищета в Третьей империи» – сказанное некогда предводителем повстанцев теперь озвучено устами Карла Шмидта, студента техникума: «Убить для блага человечества одного умалишенного или десять миллионов – различие лишь арифметическое.
А убить необходимо, не то все будут продолжать глупую, бессмысленную жизнь. Вместо убитых вырастут другие. Детей я сам люблю не меньше вашего и напомню вам, что я даже вытоптал цветы в штутгартском парке, протестуя против порядка, обрекающего младенца на голод. Именно поэтому, если сейчас потребуется для выигрыша войны, то есть для блага Германии и, следовательно, всего человечества, потопить все “Лузитании” и перебить сотни тысяч людей, я не стану ни одной минуты колебаться» [116].
Не колебались и те, кто отдал приказ перебить 240 тысяч человек ради того, чтобы не голодали рабочие Москвы и Питера. Убить одних, чтобы не голодали другие – вот это по-нашенски, по-ленински!
Но… могло ли быть политическое решение – убить – решением самих трудящихся? Чью же злую волю – уж не свою ли собственную? – выражали СНК и ВЦИК отдавшие приказ на подавление Тамбовского восстания, на истребление крестьян? Да и только ли Тамбовского? Массовые крестьянские выступления, вызванные антинародной политикой большевистского правительства, начались с осени 1918 г. и продолжались вплоть до конца 1922 года, охватив 36 губерний, т. е., фактически, половину России.