«Щербатый мир свистит в прорехи ветром…»
Щербатый мир свистит в прорехи ветром,Святая ночь уже не за горами,и вечный миф от елки и до вербывсем суждено пройти и стать ветрами.А снег, как зуб, из детства выпадаети небо режет, рвясь из Божьих десен.А здесь, внизу, грань бытия седаяложится между осеней и весен.И выгрызает в Солнце, словно в сыре,окно для ночи крыса-непогода,и вновь неон царит в подлунном мире,и заморочен он водой и модой.А снег летит, ему до них нет дела:он сам вода, без времени красивый,и этот стих, почти без рифмы – белый —зиме подарок. Только ночью синейвсе кошки серы, и не видно снега,и рот закрыт, и зубы не при деле,и Божья вера в собственную силув финал игры выходит на пределе,но не сдается, значит, будет буря!
И заштормит на целое столетье:в пылу эмоций Бог, чело нахмурив,щербатый мир раскрыл навстречу детям.
НеАхматова
…и если писать стихитебя приспособил Бог,то, будь ты хоть трижды хитрый,все выйдет само собой:ты можешь сопротивляться,от рифмы сбегая в кайф,но даже из птичьей кляксыродится твоя строка.А ты не пиши, попробуйобидься и не пиши —стихи заползут микробомв обитель твоей души,и будешь ты диким зверемметаться от них, вопя,гони их в окно, но в двериони будут лезть опять,пока не достанешь листики, взяв над собою верх,не вывалишь все, очистивпомойку, что в голове,из вываленного сораполучится строчек семь,но ты остальные сорокне вздумай забыть совсем,и если стихи сподобилзачем-то писать нас Бог,пиши и с тобой до гробапройдет по Земле Любовь.
Осеннее депрессивное
Ушла в себя и не вернулась,и так живу,а осень вдоль печальных улицметет листву,и жизнь летит, как листья, мимо,скупа теплом,не чувствую себя любимой —и поделом…Внутри меня темно и сухо,чего ж еще?Придет с косою Смерть-старуха,предъявит счет,да нечего ответно Смертимне предъявить,ведь не отнимут счастья черти,раз нет любви.Скажу: жила в плену иллюзий,и вот итог:скатался, завязавшись в узел,Судьбы моток.Исчезну, без вести пропавшейв осеннем дне,и серый дождик подгулявшийвсплакнет по мне…
Навстречу птицам, осенью на север…
Навстречу птицам —осенью на северя снова следую природе вопреки.Опять не спится.Чаем сон рассеяв,твердят соседи мне, что люди – дураки.
К чему я еду,снова возвращаясь,чего не видела? Мой дом уже не тот…Истлевшим пледомда остывшим чаемменя обыденность заплесневело ждет.
Как странно: памятьдушу мне не греет,и от грядущего я радости не жду,но это ранитосенью острее,как будто времени печальней нет в году.
И небо низкойоблачностью хмуроглядит слезливо поезду вослед.Перрон так близко,я и вправду дура,и лишь наивные считают, что поэт.
Клен. Из мужского альбома
Вновь улетело лето, птичьи стаиготовятся растаять в небесах,листва желтеет, выжжена местами,и всех стихов уже не написать…Сады расшиты бисером черемух:что было белым, кажется черней.
Немного грустно выходить из дома,немного пусто в доме и во сне,немного странно жить в начале века,в котором предречен конец времен,немного больно с сердцем человекатому, кто был Любовью ослеплен,немного страшно без любви остаться,грешно немного оставаться с ней,смешно немного выглядеть паяцем,немного пошло злиться и краснетьот горьких слов одной из тех немногих,в которую немного был влюблен…
Немного поздно вспоминать о Боге,когда ты сам – давно опавший клен.
Укусила себя за хвост…
Я Уроборос, я голый Феникс, я обгоревшийбескрылый птах, бог-богоборец, vagina-penis,орел и решка…
В чужих устах я так устал от пустых проклятий внабитых мною несытых ртах, что на глиста сталпохож я статью, и харкать гноем на тень Христа втени креста я устал не меньше, но что поделаешь —смерти нет, есть только дети мужчин и женщин, дасемь наделов чужих планет, да звон монет – чешуейпо коже, да поминальный протяжный звон… Да,смерти нет. Но ведь жизни – тоже. Так что же с нами?Неужто сон?