========== Часть 1 ==========
Эмма держала его сердце – бережно, робко, завороженная всполохами черного в сияющей алой глубине. Она чувствовала ладонями живую мерную пульсацию и этот согревающий жар, что, казалось, проникал сквозь кожу, растекался по венам, устремляясь к ее собственному сердцу.
Сложно было описать словами тот страх, что она ощутила, увидев в башне Голда, в упоении устремившего взгляд к сияющей над головой вселенной, сжимающего в руке полыхающее алое сердце – сердце Киллиана! – и его самого, стиснувшего зубы в злой обреченности. Собственный крик все еще звенел в ушах, и эхом ему отзывался наполненный болью крик Киллиана, когда Голд начал сжимать его сердце. Скованная магией, она могла лишь беспомощно наблюдать, как мужчина упал на одно колено, не вынося этой пытки, и как на лице мага проступало ликование от собственной силы и могущества, что должно было вот-вот стать поистине безграничным.
Белль успела вовремя завладеть кинжалом. Сердце выпало из ладони Темного и Киллиан подхватил его у самого пола, волшебное оцепенение исчезло, вихри магии втянулись обратно в шкатулку, а Белль с Голдом исчезли в фиолетовом дыму телепортации. Краем сознания Эмма подумала о том, то Белль наверняка поступит верно, но все мысли сейчас же вынесло из головы, стоило ей увидеть, как Крюк сбегает по лестнице ей навстречу, и ее затопило бескрайней радостью от его тихого «Свон!», сияния ясных синих глаз и осознания того, что он жив. А потом мужчина улыбнулся и протянул ей свое сердце – так просто и открыто, что она на мгновение растерялась от этого доверия.
Всю дорогу до «Бабушки» они шли рядом, Киллиан обнимал ее за плечи, а она держала его сердце в ладонях, чувствуя, как бешеное биение, напоминающее агонию в руках Темного, в ее руках сменяется мягким размеренным стуком.
Теперь они стояли в коридоре трактира, сбежав ото всех, и Эмма вздохнула, сожалея о боли, что ему придется снова испытать при возвращении сердца на место. Понимая это, мужчина посмотрел на нее, трогательно изогнув брови:
– Только не оч…
В ладонь толкнулось упруго, и Киллиан невольно вскрикнул, когда собственное сердце прошло сквозь грудную клетку точно сквозь туго натянутую пленку, оказавшись, наконец, там, где ему и положено быть.
Ее ладонь все еще лежала на его груди, ощущая мерный стук, и Эмма виновато улыбнулась:
– Прости, это как лейкопластырь – лучше одним…
Киллиан привлек ее к себе, поцелуем заглушая дальнейшие оправдания. Его рука скользнула по ее затылку, притягивая крепче; шаг – и Эмма оказалась прижатой к стене, что было весьма кстати. От всего пережитого, а теперь еще и от поцелуев мужчины совершенно не героически подгибались колени.
Он отстранился чуть-чуть, коснулся кончиком носа ее щеки, легонько улыбнулся, поймав ответный взгляд:
– Я же говорил, я – живучий.
Эмма улыбнулась в ответ, снова потянувшись к его губам, стремясь перебить горечь того короткого поцелуя со вкусом рома, испитого из чайных чашек. Ведь и говорил он как-то странно, с другой интонацией, подбирал не те слова, смотрел так отчаянно, а уж скрытый курткой синяк на запястье – след от крепко сомкнувшихся на ее руке пальцев – окончательно утвердил в осознании того, что с мужчиной что-то случилось. Только вот в тот момент она подумала, что Киллиана, как это иногда бывало, атаковали мрачные демоны прошлого, терзавшие память и душу, и она поняла, что все куда как серьезнее, лишь услышав слова Анны о том, что Голд – Румпельштильцхен! – вновь солгал.
Хорошо, что они успели.
А сейчас Эмма прижималась губами к его губам, наслаждаясь потрясающим, таким необходимым вкусом, жадно вдыхала его запах, выгибалась, стремясь прильнуть всем телом, запускала пальцы в его волосы, перебирая мягкие пряди, привлекая к себе все ближе, плотнее. Его было мало, так невыносимо мало!
– Нам надо остановиться, – шепнул Киллиан в поцелуй, и, в противовес своим же словам, нырнул ладонью под ее куртку, поглаживая обнажившуюся на пояснице кожу.
– Да, надо, – согласилась Эмма, проводя губами по его челюсти, наслаждаясь чувственной колкостью щетины.
– Сюда могут войти, – выдохнул он, чувствуя, как теплые губы прихватывают кожу на шее, а кончик влажного языка вычерчивает замысловатые узоры.
– Угум…
Эмму будто плавила изнутри потребность его касаться – вот так, еще сильнее, еще теснее, еще жарче. Она провела ладонями по его спине, спускаясь к пояснице, а потом еще ниже; забралась в задние карманы его джинсов, стиснула крепкие ягодицы, заставив глухо охнуть и вновь накрыть ее губы поцелуем. Он – живой и невредимый! – так невозможно близко, сладко, щедро позволял вести в страсти, что кипела в их венах, дурманя сильнее, чем любой алкоголь.
Сквозь бешеное биение пульса в ушах донеслись чьи-то неторопливые шаги.
– Черт!
Киллиан отстранился с мучительным вздохом, но Эмма взмахнула рукой, магией открывая ближайшую дверь, и, схватив мужчину за руку, потянула его за собой.
Они оказались в крохотном чулане, что использовался для хранения всевозможных щеток, ведер и тряпок. Сквозь узкое приоткрытое окно проникал слабый свет уличного фонаря, позволяя разглядеть протянувшиеся по периметру металлические стеллажи, заставленные коробками с чистящими и моющими средствами.
Эмма прижалась к нему, щекоча шею теплом своего дыхания. Мимо прошли, и опять все стихло. Ее губы коснулись мочки его уха, рот приоткрылся, лаская, втягивая, посасывая, заставляя дыхание сбиваться, а тело дрожать, точно в лихорадке.