— Молочко… — послышался из-за живой изгороди знакомый говорок, — свеженькое. Я на скамейке оставлю, все одно не платит поганец. Только из уважения к Анне Трофимовне…
— Блин… — прошелестел один из убийц.
— Т-ссс… Она дальше не пойдет, слышал же, — выплюнул второй.
— Не факт. Давай в дом оттащим.
— Лишняя работа…
— Есть тут кто? — поинтересовалась женщина.
— Давай…
Обмякшее тело подхватили и перетащили через порог. Дверь мягко закрылась. Ключ провернулся в замке без звука.
— Лишь бы не платить, — пожала плечами молочница. — И отчего у хороших родителей случаются такие вот говнюки — неразгаданная тайна природы.
Калитка закрылась почти также мягко как дверь. При всех своих недостатках Франц Собесский содержал дом в образцовом порядке. Не все в нем было так плохо. Вот именно, что БЫЛО…
Убийцы выждали некоторое время.
— Я же сказал: не пойдет, — напомнил один.
— Береженого Бог бережет, — ответил второй. — Сам же и понесся в хату с убиенным на плечах.
— Мразь он, а не убиенный. Житья нам не давал, то там откусит, то там урвет. Вот и заработал перо в бок и пластиковый мешок. О, практически стих! Доставай, кстати. У нас не больше часа. Еще вывезти до смены. Там Бабулько придет — фиг вывезешь без контроля. В темпе.
— Бабулько — урод! — кивнул сообщник. — Я мигом.
Вскоре у калитки остановился старенький фургончик. Запакованное в полиэтилен тело перетащили в салон. Бус укатил в сторону леса. Оставшийся на месте преступник вернулся в дом. Включил свет в коридоре, выругался:
— Говорил же Лешему не связываться с пером, вон, кровищи сколько! Хватило бы монтировки.
Огляделся, вытащил из стопки стираного белья простынь, протер заляпанный пол.
— Теперь комар носа не подточит. Был человек — и весь выбыл. Человек — громко сказано. Подонок вульгарис! Давно следовало убрать…
Он прошел по садовой дорожке в сторону запасной калитки, наткнулся на одно из металлических чудовищ Собесского. Отскочил, снова выругался. Пнул уродца ногой и скрылся за высокой, окружающей усадьбу покойного, изгородью.
В саду чирикнула ранняя птаха, за ней — вторая. Лучи солнца обретали тепло и свет, с завидным упорством проникая в самые сокровенные глубины сливовых зарослей, расцвечивая не проснувшуюся еще яблоневую листву, полузакрытые цветочные головки, переливаясь крохотными радугами в изгибах стальных конструкций.
И вот уже в мир пришло полноценное июньское утро, так незначительно зависящее от человеческих поступков и проступков…
— Как-то так, в общем, — закончил сложившуюся к утру версию лейтенант Пукель. — И как вам?
— Как-то так, — пожал плечами майор. — Если честно, как в старых добрых детективах: красиво и понятно. Сам придумал или помог кто-то?
— А то я бы кому позволил… — отмахнулся от обидного допущения Ярослав. — У меня самого с воображением без проблем. Картина маслом. Со всеми подробностями.
— Мне особенно понравилась кровавая заря и тело в пакете. Впечатляет. Теперь что?
— Как это что? — с плохо скрытым возмущением произнес сыщик. — Дальше припру убийц к стенке. Вот только доказательств надыбаю маленько.
— Интересно, с кого начнешь?
— Как это с кого? — обиделся лейтенант. — Я же сказал: главный зачинщик — Николай Семашко.
— Экстремист, значит? Ну-ну… а не боишься?
— Чего?
— Ну, сообщников его. С кавказским разливом. Горячие парни, между прочим…
— Думаете? — приуныл Пукель. — А если госбезопасность подключить?
— А если версия твоя вилами по воде писана, тогда что? Выставишь весь отдел на посмешище? Тебе ж Семашко этот со своим экстремизмом приснился просто! Кстати, акцента кавказского мне в истории твоей не хватило.
Подумаешь, объект! Да тут таких находок для шантажиста — лопатой греби. Нет уж, дорогой соратник, не руби сплеча. Осмотрись, почву прощупай. А там уж и я подключусь. Мне б еще суточки не дергаться. Ты пожалей начальника, не вынуждай нарушать постельный режим. И вот еще что, ты фантазию свою попридержи, с натуры пиши. Исключительно с натуры! Нам и без тебя сюрреалистов хватит, Дали ты мой самопальный. Усек?
Ярослав покашлял, вникая в суть комплимента. Робкий упрочил позиции:
— Только с натуры…
Пейзажные акварели лейтенанта Пукеля
— Подумаешь, искусствовед! — ворчал Ярослав, поднимаясь на холм за поселком. — И без тебя знаем, что к чему. У меня, между прочим, художественная студия за плечами. И в универе по рисунку одни девятки были. Такие словесные портреты малевал — вся профессура сбегалась. Будут тут указывать всякие… А вот возьму и займусь пейзажиками. Места здесь — лепота! А портреты с натуры — эко хватил — кто ж мне позировать станет? Разве что за плату. Но я представляю, какие это деньги!