Лейтенант поднялся на вершину пригорка и обнаружил две вырезанные из цельного дерева скамьи и столик между ними. Неожиданное удобство размещалось в тени своеобразного купола — вековой сосны. Рядом покачивались на легком ветерке качели. Чуть поодаль был оборудован мангал.
— Умеют же жить, паразиты! — поразился предприимчивости фигурантов Ярослав. — Все во благо человека, даже шишка на земном лбу. Сиди вот, любуйся. А проголодаешься, шашлычку сообрази. А ведь есть, чему любоваться. Эх, красотень-то какущая! Хоть пиши! И никакого масла — только акварель! Легкая, прозрачная, непредсказуемая… А не податься ли нам в живописцы?
Создам шедевр… К примеру, реку эту напишу. Вон как блестит — чисто зеркало! И отражает чуть ли не весь поселок! Да! Именно с отражения и начну. Тут все чище и спокойнее. Ни тебе убийств, ни лишних хлопот. Правда, течение мешает — рябит картинка. Зеркальце-то далеко от идеала. Елки вверх вытянуло, а крайний особнячок к земле пригнуло. Ох уж эти кривые зеркала! Прямую — искривят, кривую — выпрямят. Да что там линии! Возьми хотя бы человека. Красавца уродом сделают, уродца, наоборот. А ты ломай голову, что здесь реал, а что неудачное его отражение. Смотри-ка, философствовать начал на фоне местных красот и избытка свежего воздуха. Надо бы мыслишку запротоколировать, авось пригодится…
Окрестности действительно вдохновляли на подвиг: мягкие изгибы холмов, подчеркивались ивовой порослью, ажурные березовые посадки плавно спускались к реке. Золотистые воды с вкраплениями плавающих зеленых островков-кувшинок перекатывались от берега к берегу, далеко на западе сужаясь в ручей. Слева пестрел июньским разноцветьем луг. Справа вырисовывался четкими линиями сангины старый песчаный карьер. В центре зелено-рыжего великолепия уютно расположился поселок. Черепичные крыши, башенки, антенны, террасы. Даже ветряная мельница рядом с дубравой.
За высокими заборами и садами угадывались площадки для гольфа и тенниса, открытые бассейны, невероятной формы и роскоши цветники.
Здесь не жалели средств для комфорта. Здесь селились не на год и не на два — на всю жизнь.
— А неугодных убирали. Легким движением руки…
— Чегой-то?
Лейтенант изобразил на лице гримасу и встретил очередного собеседника во всеоружии:
— Убирают, говорю, неугодных помаленьку. Вас имею в виду, обычных смертных… простых постсоветских тружеников…
Мужчина лет шестидесяти, крепкий и моложавый, неодобрительно крякнул и занял свободный край скамейки:
— Есть такое дело, разрешите представиться: Озкаускас Леон Стефанович.
Пукель икнул, отдавая должное странным флюидам Престижного, постоянно ставящим его в неловкое положение. Обычный смертный… простой труженик… генерал-полковник… Этого-то каким ветром занесло?
— А вы, стало быть, занимаетесь убийством? Майор, если не ошибаюсь, Робкий?
Ярослав побагровел, закашлялся. Хороший знак — быть ему если не генералом, то майором! У генералов не может быть столь досадных ошибок, они чувствуют перспективу. Носом ли, затылком или пятой точкой — но обязательно чувствуют. Днем и ночью. В любых метеорологических условиях.
— Значит, не майор еще… — прозорливо отметил генерал.
— Виноват, господин генерал! — вытянулся в струнку Ярослав. — Майор Робкий попал в затруднительное положение и временно нетрудоспособен. Докладывает лейтенант Пукель!
— Опаньки, еще и Пукель! Повезло тебе с фамилией, а лейтенант? Стало быть, вы тут группой работаете. По-взрослому. А майору помощь не требуется?
— Никак нет! — лейтенант щелкнул несуществующими каблуками. — Он самостоятельно справляется с… недугом.
Пауза была замечена и оценена с позиций воинского опыта:
— Зашибает, что ли?
— Никак нет! Получил не относящееся к делу ранение! Соблюдает минимальный постельный режим. В данный момент я за него.
— Герой! — одобрительно крякнул генерал. — А ранение, значит, не относящееся…
— Так точно, господин генерал!
— И кто же так решил? Уж не ты ли?
— Я… — растерялся Пукель, судорожно припоминая историю с ранением, и тут же снова вытянулся в струну. — Никак нет! Начальство решило! Судя по вещественным доказательствам, охотники балуются. Уток в здешних прудах немерено, вот и палит народ, куда попало…
— И куда же попало? — навострил уши старый вояка.