Близнец Лайонса с грязными волосами, девушка с копьем, одетая в тунику, улыбалась ему странной застенчивой и девичьей улыбкой.
— Так ты что-нибудь помнишь? — спросила она снова.
Еще один приступ? Данте запаниковал. Как много времени прошло? Он посмотрел мимо сестры Лайонса на Хэзер, неподвижно сидящую в мягком кресле. Она встретила его взгляд, лицо было бледным и напряженным, связанные руки, сжатые в кулаки, лежали на коленях.
— Энни ушла, — произнесла она, — благодаря тебе.
— Bon. Отпусти Хэзер…
Хэзер мотнула головой.
— Я останусь с тобой.
Пальцы погладили волосы Данте, погладили и дернули, болезненная ласка
— Лайонс.
— Ты не ответил Афине, — упрекнул он.
— Да пошел ты нахрен.
— Аид, — поправила его сестра. — Так у тебя появились какие-нибудь воспоминания в этот раз?
— И ты тоже можешь идти нахрен.
Лайонс дернул Данте за волосы.
— Отвечай на вопрос. Или я примусь за Хэзер.
Сжав челюсть, Данте произнес:
— Ничего. Я ничего не помню.
Но глубоко внутри осы суетились, гудели, и озноб прошел по нему. Пот стекал по его вискам. Уверен насчет этого?
Лайонс вздохнул.
— Хорошо, попробуй еще раз. Я ненавижу делать это с тобой.
— Лжец, — сказал Данте. Голос федерала говорил, что ему нравится делать это с ним, очень нравится. И он надеется продолжать это делать.
— Сколько уже раз?
— Пять, — ответила Царь Подземного мира.
Страх скрутился в Данте. Пять?
— Сколько приступов?
Лайонс засмеялся.
— Пять, красавец, пять. Я продолжаю думать, что ты разорвешь себя на части, но этого не происходит. По крайней мере, пока, — он сделал паузу. — Готова, Афи-Аид?
Снова появился шепот:
Святаятроицадантесделаетнасединымисвятаятроицаданте…
Алекс поднял зеленую бутылку, его украденную бутылку абсента.
— Открой рот шире, время для большего количества лекарства.
— Зеленые воды воспоминаний, — прошептала Афина-Аид.
— Пей больше, чтобы, когда ты будешь убивать нашего отца, ты знал за что. Тогда сможет начаться наше перерождение.
Данте сжал губы и отвернулся. Он хотел вспомнить свое прошлое, хотел увидеть, хотел знать, но на его собственных условиях и с Хэзер. Джордан пытал его прошлым, а теперь Лайонс и его безумная сестра делали то же самое.
Хватит. Пошли они все к черту.
— Твой выбор, — пробормотал Лайонс. Он крепко схватил пальцами за челюсть Данте, повернул его голову.
Покалывающая энергия, как рычагом, поддела губы Данте, вынуждая их раскрыться и вклиниваясь в уголок рта. Сердце его заколотилось о ребра в три раза быстрее, вызывая горячую, жидкую боль в груди. Пот тек по его лицу, обжигая глаза. Афина-Аид наблюдала, нахмурив белесые брови, измазанная запекшейся кровью рука покоилась на облаченной в кожу голени Данте.
— Ты причиняешь ему боль, опять, — сказала она, — ты не должен. Он часть нас.
— Еще нет. И у меня нет времени быть с ним мягким.
Мысль коснулась его горящего сознания, и Данте осознал две вещи: его щиты опустились из-за действия наркотика, и Лайонс был напуган.
<Ты должен вылечить ее. Она почти ушла. Но она убеждена, что в первую очередь ты должен быть исцелен. Так что или вспомни, или соври, черт возьми>.
Лайонс поместил бутылку абсента между губ Данте и начал вливать. Бледно-зеленая жидкость наполняла его рот быстрее, чем он мог глотать. Он задохнулся и закашлялся, пытаясь восстановить дыхание.
— Это последний раз, — произнес Лайонс.
Клин энергии исчез, и Данте, кашляя, закрыл рот, челюсть болела. Он видел, как Афина-Аид подняла ноутбук. Изображения вспыхнули на экране. Знакомые изображения. Боль вонзилась в его мысли. Он зажмурил глаза. Они не смогут продолжать мучить его, если он не будет смотреть.
Но Лайонс вздохнул и произнес:
— Снова с закрытыми глазами? Ты правда не помнишь, не так ли? Или, возможно, ты просто ужасно упрямый?
— И то, и другое, и то, и другое, и то, и другое, — распевала Афина-Аид.
Абсентовый зеленый свет крутился и вспыхивал в глазах Данте, пока сильная доза полыни расползалась в венах, как бензин, и наполняла его сознание, в ожидании огня.
— Ты не один, Батист, — голос Хэзер был прохладным и спокойным, как вода в реке. — Я с тобой. Я с тобой. Я здесь, и я с тобой.
И Данте ухватился за это обещание со всей своей силой, отказываясь отпускать, даже когда крошечные металлические крюки пронзили его веки и подняли их вверх — снова. Даже когда ноутбук с мелькающими изображениями — это я? — приблизился к его лицу — снова. Даже когда боль прошлась по нему, ломая психику, словно яйцо, об спрятанное прошлое — снова.