Взгляд Данте вернулся к Люсьену, руки сжались в кулаки.
— И как долго ты знаешь об этом? Что я… Создатель?
— С первой встречи, — признался тихо Люсьен. — Твоя песня, твоя anhrefncathl привлекла меня. Так же, как привлек Локи. И, в конечном счете, привлечет остальных Падших. Если я не научу тебя…
— Забудь. Нет, — прервал Данте, горло сжалось, сердце колотилось в сумасшедшем ритме. — Вместо того чтобы притворяться моим другом, ты должен был сказать гребаную правду! Должен был предложить учить меня тогда. Сейчас немного поздно.
Боль не унималась, и внезапно стало казаться, будто он смотрит сквозь треснувшее стекло, так как изображение Люсьена стало разбитым и размножилось. Тревога вспыхнула на лице Люсьена, которое сейчас напоминало мозаику, сложенную из мелких осколков.
— Дитя?..
Что-то резко сместилось внутри Данте, что-то давно сломанное, пробиваясь в голову белым светом и расплавленной болью. Мир перевернулся, звезды расчертили ночь прозрачными полосами света, он чувствовал, что падает, все ниже, ниже и ниже, будто рассекая память, острую, гладкую и окаймленную шепотом.
Ты хочешь получить ее наказание, p’tit? D’accord, получай, если ты так жаждешь адских мук.
Теперь он спокойный. Снимите его.
Маленький гребаный псих.
Боль разорвала Данте на части, и его видение погасло, словно после взрыва лампы накаливания.
Шелест крыльев.
Он ощутил пьянящую кровь со вкусом терпкого граната. Почувствовал горячую плоть около своей щеки. Затем открыл глаза и посмотрел на мрачное лицо Люсьена. Он пытался вспомнить, где был, и почему сейчас возле Люсьена, крепко держащего его в своих руках. Крылья Люсьена выгнулись вперед, и темнота с фиолетовым оттенком окружила их, создавая теплое убежище, пахнущее темной землей, зелеными листьями и мускусом.
— Я падал… — произнес Данте, затем запнулся, сомневаясь. Или это не было сном?
— Ш-ш-ш, mon fils. Ты в безопасности. Отдыхай.
Золотые пятнышки танцевали в темных глазах Люсьена.
— Тебе нужен морфин, братишка? — спросил Вон, понизив голос.
Лед сковал основание позвоночника Данте. Было только две причины, почему Вон хотел воткнуть в него наркотик. Мигрень или…
Еще один гребаный приступ.
— Нет, mon ami.
Вкус крови Люсьена, задержавшийся на языке Данте, его губах, сказал ему, почему раскаленная боль не пронзила суставы и мышцы, почему он не лишился силы.
— Ты дал мне своей крови? Или я набросился на тебя?
Уголки рта Люсьена приподнялись в улыбке.
— Я дал.
— Merci, — пробормотал Данте.
Он почувствовал мягкие касания Люсьена к их закрытой связи, убеждавшие открыть ее. Встряхнув головой, он освободился от объятий. Перекатился на колени и так и остался стоять на них в пределах круга из крыльев Люсьена. Внезапно вопросы «Где?» и «Почему?» полились в его сознание, словно вода из сломанной дамбы.
Кладбище.
Я пытался обеспечить тебе безопасность молчанием.
Украшенный бусами каменный ангел.
Да, как Локи.
Creawdwr.
Руки, лежащие на бедрах, обтянутых кожей, сжались в кулаки, когда гнев снова вспыхнул. Он встретил и выдержал мерцающий взгляд Люсьена.
Он отправил Вону:
<Как долго я был без сознания? Мы пропустили самолет?>
<Всего несколько минут. Мы готовы — если ты все еще хочешь>.
<Я хочу>.
Крылья Люсьена махнули и сложились позади него. Он поднялся на ноги, одним плавным движением.
— Ты болен, Данте, и травмирован. Тебе нужно время излечиться.
Данте встал.
— Не говори, что мне нужно.
У Люсьена заходили желваки.
— Позволь прошлому уйти. Отмени тур и дай мне научить тебя тому, почему тебе нужно оставаться в безопасности.
— Нет. — Данте развернулся и направился вниз по дорожке, его ногти
врезались в ладони.
— Падшие найдут тебя однажды ночью, — сказал тихо Люсьен. — И, если меня не будет рядом, чтобы предотвратить это, они подчинят тебя.
Данте остановился на дорожке. Глубоко внутри зажужжали осы.
— Если они найдут меня, они не подчинят меня, — сказал он низким и напряженным голосом. — Им придется меня убить.
— Не если, Данте. Когда.
— Peut-être que oui, peut-être que non. Один и тот же конец.
— Нет, если я могу помочь.
— Тебе слова не давали, — сказал Данте, ему было тяжело говорить. — Мы здесь закончили.
Он двинулся, мчась по дороге в ночи, проносящейся мимо сине-белой лентой, запахи мха и выветрившегося мрамора заполнили легкие.