В общем — обычный семейный праздник, с тортом, свечками, бенгальскими огнями и прочей ерундой. И самогона отец сделал шикарного… И пили все взрослые… Кроме Китяжа…
Они стояли на открытой веранде и молча курили. Обоим хотелось многое сказать, и оба не решались начать первым. Так и стояли, продуваемые ледяным северо-западным ветром. Вообще, на 16 ноября всегда был мороз. Даже отец всегда шутил: «Кир подрос — мороз ударил в нос». И этот день не был исключением. На улице было минус пятнадцать.
А им не хотелось уходить.
И, конечно, не выдержала Женя.
— Почему не пьёшь?
— Выпил я своё, — глядя на ледяной залив, ответил Китяж, — Года на три вперёд, точно…
— Понятно… — Женя сказала общую фразу, которую обычно говорят в ситуациях, когда не понятно ничего, — Кир… А почему так всё…?
— Не начинай, Жень, — перебил её Тяжин, — Ты свой выбор сделала сама. Никто тебе его не навязывал, — он посмотрел на жену с неким сочувствием, с горечью, — А за каждый наш поступок, за каждый наш шаг, мы должны отвечать сами… Каждый баран будет подвешен за свои ноги…
— Ты считаешь, что я — баран? — удивлённо переспросила его Женя.
— Я считаю, что каждый ответит за свои поступки, — Кирилл щелчком отправил окурок в свой последний полёт, — Всё. Я не курю! — он подошёл к двери, потянул за ручку и глянул на Женю, — И тебе не советую. Иди в дом. Замёрзнешь…
7 января 2008 г.
Ленинградская область.
Кургальский полуостров.
Где-то в лесу.
Эту тропинку он начал натаптывать тогда, когда выпал снег. Как обычно, он бегал через день. И как обычно по форме одежды?2. Даже когда столбик термометра перевалил за «ноль», на нём были только берцы и штаны. Когда мороз подошёл к «минус десять», он стал надевать тельняшку и ХэБэ-ху. А под перед новым годом мороз подобрался к двадцати. Здесь уже в ход пошли шерстяные носки, заботливо связанные мамой, шапочка и тряпичные перчатки. И самое главное — на поясе болтался кинжал. ВСЕГДА.
Сегодня ночью, Аббат отслужил «рождественскую» и впервые позволил Китяжу выпить кагора. Китяж выпил, но удовольствия не получил. Потом они долго говорили… Часов до трёх ночи. Тяжин часто доставал из ножен кинжал и любовался им, как тот играет отблесками пламени свечей. Потом он положил нож на стол и выйдя на воздух, услышал долгий, протяжный вой.
Кирилл сложил ладони рупором и завыл в ответ. Выл он, пока не получил подзатыльник от Аббата, который бесшумно вышел за ним.
— Беседуешь? — усмехнулся Александр, глядя на потиравшего затылок Китяжа, — А он, между прочим, тебя предупреждает. «Не бегай, дескать, Сегодня, Кирилл Александрович. Иначе — плохо будет.»
— А я ему и отвечаю. «Мы принимаем бой!» — усмехнулся в ответ Кирилл.
Аббат исподлобья тяжело посмотрел на Тяжина.
— Не бегай сегодня, Кир.
— Брось ты, крёстный, — отмахнулся Китяж, — Эдак, по-твоему, я из-за каждой шавки должен режим нарушать? А что, если…
— Слаб ты ещё, — осёк его Аббат, — И телом, и духом.
— Ну, — Кирилл продолжал куражиться, — Духом я был ещё на КМБ, перед училищем. И то, пока табуреткой ЗКРу не зарядил…
— Не ёрничай, — Аббат шутку Тяжина не поддержал и продолжал говорить вполне серьёзно, — Моё дело тебя предупредить. А там — как знаешь. И я тебя предупреждаю. Не гневи бога. Не бегай сегодня утром. Завтра побежишь, а сегодня — не бегай. Праздник очень серьёзный.
— Я тебя услышал, Сань, — кивнул Кирилл и хлопнул Аббата по плечу, — Но, позволь мне самому решать — бегать мне или нет.
— Дурак ты, Кир. Ты всё ещё считаешь, что ты что-то решаешь? Да все твои поступки ИМ, — он ткнул пальцем в небо, — уже давно предопределены.
— Да вы — фаталист, батенька! — усмехнулся Китяж.
— Я — реалист, — ответил Саша, — И моя реальность говорит тебе «НЕ БЕГАТЬ!»
— И потом, раз поступки предопределены и записаны в огромный талмуд, значит, и бояться нечего. Давай спать, прапорщик. Утро вечера бодунее.
И Тяжин, погрозив кулаком, в сторону, откуда доносился волчий вой, пошёл в избушку.
А утром, проснулся, как обычно — в шесть. Выскочил на улицу и обтёрся снегом. Затем, помолясь, кинул в рот кусок зачерствевшего хлеба и запив холодной водой из чайника, надел «вьюгу», белую, вязанную шапочку, тряпичные перчатки и берцы, выскочил на улицу. Он начал свой стандартный марш-бросок…
То, что его «ведут», Тяжин почувствовал на «иксах». Так называли это место местные жители, и было он километрах в восьми от избушки на «Белом озере». Две лесные дороги пересекались в таком глухом месте, что его можно было обозвать «Таёжный тупик». До самих «иксов» было ещё метров двести и перекрёстка не было видно. Дорога в этом месте делала поворот.