— Только поезд его не сбивал, — задумчиво сказала Светка. — Он сам на рельсы выехал. На машине.
— Это как? — Женя была явно ошарашена. — Суицид?
Светка пожала плечами.
— Я не знаю. Только странно всё это.
— Ничего и не странно! — вновь разошлась Женька. — Если он и впрямь был игроком, тем более профессиональным, то вполне мог кому денег задолжать или, наоборот, какого-нибудь барыгу уделать! — Девочка перевела дух и закончила полушёпотом: — Тогда-то и могли тормоза обрезать — я сама по телику видела, как это делается.
— Всё, с меня хватит! — Олег решительно поднялся из-за стола и направился к раздаче.
— Да ну его! — отмахнулась Женя. — Зануда. Я только и предложила ему остаться, потому что думала, что тебе так приятнее будет…
— Вот и зря.
— Серьёзно? — усмехнулась Женя, допивая сок. — Ладно, сами разбирайтесь, голубки.
Светка ничего не ответила, только закатила глаза.
— Так вот, чего я придумала, — заговорщически зашептала Женька, двигаясь ближе к подруге, чтобы не дай бог кто не подслушал. — К чёрту эту школьную дискотеку! Тут всё равно оторваться по-настоящему никто не позволит — учителей понаползёт тьма, да и завучи эти… Что б их под тот же поезд!
— Оторваться?.. — испуганно переспросила Светка, недоверчиво посматривая на раскрасневшуюся подружку. — Что ты имеешь в виду под этим «оторваться»?
Женя вздохнула, покачала головой.
— Травку там покурить, пивком закинуться, с мальчиками потусить.
У Светки отвисла челюсть. Она попыталась что-нибудь возразить, но слова липли к пересохшему нёбу, не желая слетать с языка.
— Чё, повелась? — Женя расплылась в самодовольной улыбке, явно наслаждаясь тем, как запросто удалось развести доверчивую подругу. — Да шучу я.
— И совсем не смешно, — давясь, прохрипела Светка.
Женя вновь отмахнулась.
— Просто не нравится мне, когда по любому поводу, или совсем без повода, перед тобой вырастает кто-нибудь из этих тюремщиков Освенцима. Будто мы прав никаких не имеем, пускай и на территории школы!
— Чего?
— Вот не пойму, ты действительно настолько отсталая или просто прикидываешься? — Женя явно теряла терпение. — Просто же всё: раз твои предки до самой ночи не вернуться, так мы у тебя на хате и гульнём! Тем более, райончик-то у вас тихий! Там, вообще, живёт ещё кто?
Светка вздохнула.
— Да уж, тихий… — сказала она вслух, мысленно представляя Аллу Борисовну, нависшую трамвайной дугой над замочной скважиной.
— Ну так как? — ангельским голоском пропела Женя, желая вконец удобрить подругу. — Я тут ещё кое-кого подговорю из старших классов… чтобы они тоже на диско забили.
— Ты с ума сошла? — вспыхнула Светка.
Женя нетерпеливо затрясла чёлкой.
— Я же про парней тебе говорю, а не про монстров каких! А то уже больно смотреть, как ты за этим полуфабрикатом бегаешь.
— За каким ещё полуфабрикатом?
— Да за Олегом своим! — фыркнула Женя. — Правила хорошего тона, мир во всём мире, забота о братьях наших меньших…
— Прекрати!
— А чего?.. Неужели на нем весь свет клином сошёлся?! Тоже мне, редкий вид!
Светка побагровела, но постаралась сдержать эмоции.
— Ну, так что скажешь? — продолжила напирать Женя. — По рукам?
— Конечно, нет! — Светка попыталась встать, но ей снова не удалось этого сделать: Женька вцепилась в локоть, точно оголодавший клещ.
— Ну чего ты ломаешься? Знаешь, как здорово будет! Я даже жрачку на себя возьму. Ну и остальное всё тоже… С тебя только хата!
«Ба! — думала Светка, попутно силясь избавиться от Женькиных «присосок». — Если такие жертвы, то и впрямь намечается что-то выходящее за рамки приличия!»
— Нет, — решительно заявила она вслух, окончательно высвободив руку. — У меня же маленький брат дома и…
Светка вдруг осеклась, принялась отрешённо заламывать пальцы.
— И… — Протянула Женя, призывая подругу договаривать фразу.
— И всё равно нет! — заявила Светка, отбегая от стола, дабы окончательно избавиться от Женькиных словесных пут. — Вдруг Глеб с Мариной вернутся раньше обещанного — мне тогда точно конец!
Женя хлопала длинными ресницами, глядя в спину подруги. Затем отвернулась и закусила фалангу указательного пальца.
— Ну, это мы ещё посмотрим, кто кого… — игриво промурлыкала она себе под нос. — Я ведь и сюрприз могу устроить. ИИИИИНТЕРЕСНО.
— Я вам честное слово даю: у них в квартире чудище закрыто! — Алла Борисовна восседала в своём закутке наподобие древнеегипетского фараона и благоговейно обмахивалась измусоленным номером «Спидинфо». — Я сама слышала, как оно там весь день бесится и на дверь кидается!
— Ну, не преувеличивайте, Алла Борисовна, — добродушно прокартавил Герман Полиграфович, стараясь не прищемить в дверях свой тромбон. — Ну какое может быть в наше цивилизованное время чудовище? Тем более в квартире таких милейших людей. У них ведь дети как-никак.
— А я вам про что толкую, — Алла Борисовна привстала со своего постамента и, вытянув шею, попыталась отыскать глазами собеседника. — Ой, Герман Полиграфович, вы там, смотрите, поаккуратнее с дверью. Вчера только новый домофон установили. Просили не хлопать, почём зря, а то что-то там, не то повиснуть, не то обвиснуть может…
— «Зависнуть», Алла Борисовна, — Герман Полиграфович кое-как совладал с тугим рычагом гидравлического амортизатора, возник перед консьержкой во всей своей красе: в распахнутом пальто, вязаном шарфе и лакированных туфлях с узкими носами. — Они обычно могут «зависнуть», — так, кажется, выражается тривиальное поколение «некст».
— Конечно-конечно! — расплылась в улыбке Алла Борисовна, стараясь и так и эдак вывернуться перед престарелым музыкантом. — Всё забываю это новомодное словечко. А вы, Герман Полиграфович, я смотрю, не отстаёте от жизни!
— Да уж куда мне, с моим-то радикулитом за временем гоняться.
— Ох, как вы это верно подметили!
Герман Полиграфович замер перед консьержкой, благородно улыбнулся, демонстрируя редкие зубы. Он обнял футляр тромбона, словно ребёнка, поправил миниатюрные очки-кругляши и, кивком головы, откинул с высокого лба седые кудряшки волос.
— Это не я, — принялся хорохориться истинный джентльмен, — это всё великий и могучий!
— Да ну! — оскалилась в ответ Алла Борисовна. — А кто же он такой? В моей-то газетенке, поди, такого умника и не сыщешь…
Герман Полиграфович застыл, точно изваяние, но тут же взял себя в руки и принялся выкручиваться, стараясь выставить всё так, чтобы его скалящаяся собеседница, чего доброго, не заподозрила собственной безграмотности.
— Да живал в старину на Руси один достопочтенный философ. Правда, лет с тех пор минуло предостаточно. Любил он говаривать на людях — и, надо признать, делал он это очень толково. О мировом порядке мог поведать, в историю капнуть, а то и о строении Вселенной задуматься. И всё выходило у него чин-чином. Только, вот, застенчивым был наш философ от рождения, а потому на все овации и похвалы в свой адрес отвечал просто: мол, извините, судари, но не моего разума сие мысли, да и куда мне, с моим-то скудным мышлением, с великими умами тягаться. Не под стать, значит. Так вот и не дошло его славное имя до наших дней, Алла Борисовна, потому что он всё на других ссылался, а жаль. Не то, какое бы подспорье для наших современных мыслителей было бы.
Консьержка аж всплакнула от подобных изречений: принялась усердно растирать крокодиловы слёзы по лоснящимся щекам.
— Ох, Герман Полиграфович, век бы вас слушала… Чем на этих пустобрёхов в телевизоре смотреть! Залезут на трибуну и ну из кожи лезть вон, будто наизнанку вывернуться хотят! Или вот эту гадость взять… — И Алла Борисовна постучала о стол толстым свёртком «Спидинфо». — Дрянь несусветная, а ведь больше нечего и не остаётся!
— Ну, полноте вам, Алла Борисовна, — тут же засуетился Герман Полиграфович, стараясь поскорее сменить интеллектуальную тему на что-нибудь попроще. — Так что вы на счёт чудовища говорили?
— Вот-вот! — воспряла духом консьержка. — Детей полна квартира, так они ещё эту крысу-переростка откуда-то приволокли: мол, ей жить негде!