Глеб тогда поёжился и слегка расслабил мышцы ног — до того момента они, такое ощущение, задервенели, — чувствуя, как с груди соскальзывает щекотливая лапа ускорения. Сергей поиграл декоративным рычажком коробки передач, словил «нейтралку» и пустил «Мерседес» по инерции. Он горделиво посмотрел на брата, а Глеб, в свою очередь, согласился, что машина действительно, что надо! Он хотел было добавить: мол, жаль не твоя, но решил, что не стоит, и просто ещё раз показал большой палец, на что Сергей лишний раз усмехнулся, решительно сбив скорость до девяноста километров в час. Машина клюнула носом и тут же остепенилась, не желая перечить хозяину.
«Мерседес» престижной серии SL был для Сергея верхом свершений… и он стал последним приятным моментом в его жизни. О том, что случилось дальше, не хочется думать и поныне.
Братья и не заметили, как на полном ходу влетели в Мытищи. Они долго петляли по узким улочкам города-спутника, а когда всё же поняли, что окончательно заблудились, Сергей притормозил у одной из автобусных остановок и предложил Глебу спросить у сидевшей на лавочке девушки, как снова вырулить на федеральную трассу М-8.
Естественно, рано или поздно, они и сами бы преодолели преграду в облике настырного городка, так упорно не желавшего отпускать братьев из своих вечерних объятий, но так уж, наверное, было суждено… Оказаться именно там, у этой самой остановки общественного транспорта.
Глеб мог бы обратиться к девушке не выходя из машины, по крутому сыграв стеклоподъёмником, однако он не стал форсить и вышел.
Марина оторвалась от конфет и хмыкнула.
До сих пор Глеб был уверен, что не произнеси та сластёна этот, на первый взгляд пренебрежительный возглас, она бы никогда не стала его женой, и у них не было бы сейчас ни Светки, ни Юрки… ни, вообще, жизни.
Григорий Викторович сидел за столом в своём крохотном кабинете на Дзержинского, 58 и упорно корпел над бумагами. Потёртая поверхность скрипела под локтями следователя, особенно неистовствуя в те моменты, когда тот о чём-нибудь задумывался и начинал машинально раскачиваться, взад-вперёд, опираясь лишь на сложенные перед собой руки. Внутреннее пространство кабинета наполнял тусклый свет от настольной лампы. Последняя, в клубах сигаретного дыма, больше походила на угасающее светило, что излучает нездоровый багрянец, озаряя надвигающийся конец времён.
На улице было ещё светло, однако поздней осенью Григорий Викторович даже не прикасался к шторкам, трудолюбиво задёрнутым кем-то из уборщиков ночной смены.
(или они были задёрнуты всегда?..)
С самого утра — если оно оказывалось таковым, а не являлось продолжением ночных размышлений, — Григорий Викторович принимался за дела, снизойдя лишь до ритуала зажжения настольной лампы, — так было намного проще сосредоточиться, дабы не отвлекаться в течение дня на постепенно тускнеющий свет. Озарение, как правило, приходило неожиданно, всякий раз подкарауливая вдали от рабочего места: приходилось сломя голову нестись к разложенным на столе бумагам, стараясь на ходу не оборвать нить размышлений, а от подобных догонялок логика и дедукция так и норовили завести совсем не туда.
Григорий Викторович был следователем старой закалки, ещё советской школы, готовившей величайших и непревзойдённых, способных раскрутить самого отъявленного негодяя. Сущность преступников скрывалась в глазах — так учили в школе МВД. По взгляду можно многое сказать о человеке, если не всё. Ярко выраженные прожилки кровеносных сосудов на белках глаз; расширенные зрачки, скачущие из стороны в сторону; и то, что глубже… в недрах, откуда лезет зло. Да, мрак зарождается именно там, внутри, за линзой хрусталика. Потом вырывается наружу, и с этим уже невозможно ничего поделать. Индивида, утратившего контроль над сознанием, необходимо срочно изолировать от общества. Иначе этот мир не спасти. Он рухнет. Треснет как зеркало, просто рассыплется на миллионы осколков. А в этом случае, утратится смысл, попутно высвободив ту самую мерзкую сущность.
Нынешний следственный отдел не тот, да и следователи совсем иные, прибывшие, такое ощущение, с другой планеты. Все они, как это сейчас модно говорить, с новым менталитетом.
Поколение, вскормленное многочисленными ментовскими сериалами, редко было в состоянии адекватно мыслить и доводить дела до конца. Да и начальство, словно видя всю эту детсадовскую недееспособность, старалось всякую мелочёвку скорее замять, а что-то крупное, сразу же отправлять, от греха подальше, в прокуратуру — пускай там сами до ума доводят и раскручивают кого надо. Ведь, как правило, кого и надо бы раскрутить, не очень-то и раскрутишь. А если всё же удастся, так самого по инерции так откинет, что в лучшем случае, оклемаешься в каком-нибудь захудалом райцентре в должности участкового.
Григорий Викторович усмехнулся собственным мыслям, попытался сфокусировать взор на лампочке.
— Всё-то не по тебе, старый хрыч! Времена… Люди… Нравы… А ведь и самому пора честь знать, не всё тут над бумажками сидеть, да молодёжи косточки перемывать. И без того, руководство РОВД второй год на уступки идёт, держа в кресле начальника следственного отдела пенсионера. А ведь гнать нужно в хвост и в гриву — освобождать путь молодым специалистам. Уж какие-никакие, а жизнь, поди, научит уму-разуму, сами ведь так начинали когда-то! Как слепые щенята, оторванные от сиськи матери.
Григорий Викторович сипло откашлялся и, сменив неудобную позу, принялся рыться в карманах пиджака. Наконец он нашёл, что искал, но тут же вспомнил, что не докурил ещё предыдущую сигарету и стал перекладывать с места на место толстые подшивки «Дел…», стараясь откопать под всем этим ворохом картона и бумаги чадящую пепельницу.
Он уже третьи сутки напролёт безвылазно сидел в своём кабинете, питался, чем придётся, поглощал густой кофе из автомата в коридоре и нещадно уничтожал содержимое курительного НЗ. Так уж он был устроен: если брался за что-то, то не щадил ни себя, ни врагов, ни чёрта лысого! А последнее дело, о странной гибели профессионального игрока в покер под составом грузового поезда, засело в сознании следователя буквально намертво; на одной из утренних летучек он даже попросил знакомых оперов из СКМ последить на досуге за воротилами игорного бизнеса: мало ли чего интересного разузнают… Может, кто проигрывался в последнее время по крупному или, наоборот, неожиданно выиграл и решил «сделать ноги», пока не запахло жаренным, однако по законам жанра так и не успел. Ведь это всё жульё, способное за деньги мать родную продать!
В то, что бедняга добровольно свёл счёты с жизнью, Григорий Викторович не верил — была у него такая профессиональная чуйка. К тому же и заключение экспертов-криминалистов, разобравших искорёженный «Митсубиши» буквально по винтику, с лёгкой руки начальства, слилось в прокуратуру и похоже надолго осело в бездонных ящиках столов из красного дерева, опечатанных неприкосновенной коррумпированной печатью.
Случай слива информации выглядел странным, и именно после него Григорий Викторович закрылся в собственном кабинете. Он самым тщательнейшим образом изучал материалы о ходе следствия, немногочисленный улики, свидетельства очевидцев, — которые тоже, как в воду канули, — однако не находил ничего, за что можно было бы по-настоящему уцепиться. На титульном листе неприступной папки уже давно стоял штамп: «В архив», — однако Григорий Викторович и думать не помышлял, идти на поводу у системы.
«Ну не мог парень, достигший столь заоблачных высот, самостоятельно учудить нечто подобное: на полной скорости, да под поезд, — в который уже раз размышлял следак, незаметно для себя подкуривая оставшийся от сигареты фильтр. — Скорее всего, ему и впрямь кто-то помог. А в этом случае, дело и впрямь дрянь. Статейка попахивает терроризмом и если у истоков заказа стоит некто столь влиятельный, дополнительная шумиха ему вряд ли нужна. Хотя, с другой стороны, что мог парень сотворить такого, за что ему уготовили столь страшную участь? Неужели всё дело в игре?..»