— Ты, Федот Никифоров, флаг-то другим вовсе отдавать не собираешься, что ли?
Федот, сидевший с дугой и вымпелом на полу, посмотрел снизу вверх на говорившего и серьезно ответил:
— Не ты ли собираешься у меня отобрать? Чтобы впереди обозу с красным флагом ездить, дружок, надо руками порабатывать, а не языком. Так-то вот. До самого конца сезона впереди ездить буду я.
На следующий день утром от барака к лесу вытянулся длинный обоз в пятьдесят пять лошадей. Впереди, с красным флагом на дуге, ехал Федот Савельев. У него в санях с кувалдой в руках сидел Каталов.
— На кой черт ты велел мне эту кувалду везти? — допытывал он Федота. — Теперь уж нечего секретничать, больше полпути проехали, скоро на биржу сворачивать.
— Вот скоро и узнаешь, — спокойно ответил Федот. — Все в лес поедут, а мы с тобой на биржу свернем. Там сразу и скажу и покажу.
На бирже Федот подвел Каталова к длинному, но не особенно высокому штабелю, внимательно осмотрел нижний ряд, взял у него кувалду и стал сильно бить ею по комлевым торцам бревен. Он бил по всему ряду. И по мере его ударов глаза Каталова все больше вылезали из орбит — он им отказывался верить: в большей части бревен после удара сердцевинная часть на несколько сантиметров уходила во внутрь.
— Федот Никифорович, что же это такое?
— А не догадываешься?
— Нет.
— Это значит, что в бревно со стороны комлевого среза загнан кляп, чтобы скрыть наличие в нем дупла или трухлявой комлевой гнили.
— Но позволь, ничего же не заметно... как же так?
— Еще бы было заметно... знатоки делают, не впервой в лес явились.
— Но как?
— Очень просто. Свалят толстую сосну, а в ней или напенная гниль, или дупло. Что прикажете делать? Ты же берешь только здоровые бревна...
— Это по договору с финнами так.
— Хорошо. Но ему-то с бревном что делать? Нужно отторцевывать. А сколько для этого резов лишних сделаешь? Иногда пять-шесть. Часа два-три с ним провозишься. Вот, чтобы без этой возни, без траты времени, загоняют в торец кляп, мочатся на него и затирают снегом. До самой весны не увидишь, пока таять не начнет.
— Но ведь это вредительство, Федот Никифорович?!
— Этих названий я не знаю, это не по моей части. Но если финн даже с малейшим изъяном бревна не берет, как же он дырявое брать будет?
— Не только не будут брать, придерутся летом на приемке, скажут, заведомый брак поставить хотите, приемку прекратят...
— Этого я не знаю.
— А чей это штабель, знаешь?
— Вот оба эти штабеля — Корниловых.
— И в обоих..?
— Только в нижних рядах.
***
Выездная сессия Верховного суда республики привлекла Корниловых к строгой уголовной ответственности.
Ковалев старается отогнать воспоминания, настроить себя на что-нибудь, не связанное с лесом, и... еще глубже утопает в них. Его захлестывают мысли — разрозненные, нецеленаправленные, отрывочные, но... все про лес.
«Да-а, лесок карельский... кормил, поил и от северных ветров спасал ты много поколений карельских жителей... Откуда взяли эту поговорку: «Карел кору ел»? Какая же нужда есть кору, если на лесозаготовках можно было заработать и муку, и крупу, и даже чай с сахаром иногда. Я родился в одном из самых каменистых районов Карелии, там по сей день пашут больше сохой, чем плугом, но чтобы кору кто ел... А дичь, а рыба, которую радивые мужики засаливают на зиму полными бочками... Овсяную муку к великому посту в хлеб примешивать некоторые начинали — это верно, ружья для охоты были далеко не у всех...»
«До войны в Карелии рубили около десяти миллионов, — меняет направление мысль Ковалева, — в этом году дадим около миллиона. Белбалткомбинат, который заготовлял больше половины довоенных объемов, уехал на Восток и не вернется. Сколько же лет понадобится нам, чтобы вновь Карелия давала по десять миллионов в год? Много, ох как много... Но немцы разрушили тысячи городов, сотни тысяч сел, при отступлении затапливают шахты, разрушают предприятия и железные дороги. На восстановление понадобится очень много леса... Не обяжут ли нас здесь работать так, как нам еще никогда и не снилось? А? В нашем современном положении ко всему надо быть готовым...»
Своими заботами, своей болью он не может не поделиться с женой.
— А ты думаешь, нынешнее хулиганское отношение к лесу не пресекут? — обращается он к ней. — Пресекут, да еще как. Подожди, война кончится, возьмутся и за лесохозяйственные дела, — с надеждой говорит он о будущем и, чуть помедлив, с болью о настоящем: — Нет, ты посмотри, что получается! Все леса закрепили за так называемыми основными лесозаготовителями, которые являются полноправными хозяевами в закрепленных за ними базах. Хозяевами лесов теперь оказались, кроме Наркомлеса, Главлесосбыт, бумажники, торфяники, рыбаки, промстройматериальцы, и кого только там нет! И все они работают по одному принципу: «Руби! Нужны бревна, нужны дрова!» И мы с Малышевым подписываем директорам бумаги: «Выясните, нет ли в защитных железнодорожных полосах или в других запретных зонах лесных массивов, близко примыкающих к железнодорожным станциям и разъездам». Сердце кровью обливается, а подписываем.