— Георгий Михайлович, у меня вопросы...
— Кто вам, Малышев, разрешил выезд из Петрозаводска в Москву? — резко прервал его министр.
— Я приехал с первым секретарем нашего ЦК, у меня целый ряд...
— Ах, с первым секретарем... так вы к нему и идите. У меня с вами все!
Когда Александр Иванович был уже у двери, министр крикнул ему вслед:
— Учтите, Малышев, мне не нужны работники, не знающие, что такое дисциплина.
Несколько раз союзным министром ставился вопрос о замене Малышева, но ЦК Компартии Карелии согласия не давал. В январе 1950 года уехал секретарь ЦК Куприянов, и через несколько дней Ковалев получил телеграмму от министра Союза, в которой говорилось: решением руководящих органов Малышев отстраняется от занимаемой должности, и Ковалев до приезда нового министра должен принять дела. Вскоре место Малышева занял толковый, уже немолодой инженер Школьников, работавший до этого начальником крупного лесозаготовительного главка. Но работал он в крае, где лесозаготовки были делом далеко не первостепенной важности. И работалось там спокойно. А в Карелии лесом занимались все: ЦК, Совмин, все министерства и ведомства, райкомы и райсоветы, органы контролирующие и юридические. И повседневно. Помощь лесозаготовители получали огромную, но и нервотрепку приходилось переносить такую, какая была по плечу далеко не каждому.
Через два года Школьникова перевели на работу в институт. Вместо него назначили Новикова. Это был грамотный, спокойный, добродушный человек. Но он проработал ровно девять месяцев... Хозяйством стал руководить Ковалев.
Январской ночью 1955 года едет Ковалев на «козлике» из леспромхоза домой. Дорога совершенно забита снегом, на открытых местах не видно даже колеи — замело. Свистит и завывает беспросветная метель. Только изредка фарам удается выхватить из снежного месива несколько деревьев у дороги. Иногда машину начинает толкать во все стороны. Но шофер ведет ее спокойно, уверенно, молча. В этом хозяйстве шоферы работают десятилетиями. Они давно отучились отличать день от ночи, плохую погоду от хорошей. И с ненужными разговорами к «хозяину» не лезут.
Настроение у Ковалева совсем плохое. В лесу он увидел такое, чего не видел никогда в жизни. Снег так глубок, что трактора не могут заехать на лесосеку. Садятся поддоном картера на снег, а гусеницы вертятся в снегу, не доставая до твердой земли. Трактористы и сцепщики вынуждены, утопая по грудь в снегу, тащить грузовой трос на себе, цеплять его за стоящее дерево и, наматывая на лебедку, затаскивать трелевочный трактор на лесосеку. Производительность — меньше половины обычной, люди вымотаны до крайности.
Лошади — по брюхо в снегу, ногами не достают до земли. Воз они вытаскивают из лесосеки рывками, прыгая, точно зайцы. Пена с коней валит хлопьями. Трелевщики в полном отчаянии: с первого января одиннадцать суток непрерывно шел снег, а теперь уже третьи сутки метет пурга.
Образованный человек живет сложной духовной, интеллектуальной жизнью. У хозяйственников же, типа Ковалева, в голове в основном цифры и мысли о взаимоотношениях с людьми. Они почти не бывают в театрах и кино, мало общаются с людьми в семейной обстановке, информацию черпают исключительно из газет и на всевозможных совещаниях, книги читают только урывками.
Вот и сейчас у Ковалева в голове вертятся ряды чисел, цифры, цифры и цифры. У него неплохая память, это отмечают многие. Он помнит не только планы и их исполнение по предприятиям, но и массу другой информации.
Толчки и дергание машины, рев мотора, когда «козлик» выползает из сугроба, свист и завывание пурги не мешают думать. Все это давно стало привычным, будничным. Ковалев напряженно подсчитывает, как может закончиться первый квартал. Если в феврале и марте сложатся идеальные условия для работы, все равно дела поправить не удастся. Чудес на свете не бывает, снега в лесу до конца зимы не убавится. Значит, счет надо вести исходя из сегодняшней обстановки.
И он считает. Чем дальше счет, тем страшнее. Недодача в первом квартале может составить миллион кубометров.
А что за это причитается? Отстранение от должности и строгий выговор в партийную карточку. Как минимум.
Ковалев горько улыбается. Разве в этом дело? Никогда он этого не боялся, готов ехать работать в леспромхоз в любой день, благо специальности никто отобрать у него не может. Его страшит другое. Десять лет как стихла война. В прошлом году в Сочи познакомился он в санатории с председателем райсовета с Орловщины — там родилась его мать. «Как у вас там живут?» — с живейшим интересом спросил Ковалев председателя. «Плохо живем, никак из землянок не вылезем». — «То есть как — из землянок? Неужели десять лет в землянках живете?» — «Живем. У нас на Орловщине бои были ужасные, все поразорили, а отстраивать нечем». — «Стройматериалов нет?» — «Стены-то в селах слепили бы быстро, крыши соломой покрыть можно, а вот стропила сделать не из чего, леса нет». — «И поэтому — в землянках?» — с чувством горечи, недоверия к рассказчику и, подспудно, своей вины переспросил Ковалев. «Только поэтому», — спокойно ответил председатель.