— Ком на пол!
Я однажды спросил:
— Зачем говоришь эти слова? Разве белка и так не упадет?
— Кто же ее знает, — смущенно ответил старик. — Может не упасть.
У Пестри был широкий поиск. Он работал сам по себе, но когда Урма находила белку, подавала голос, он бешеным скоком летел к ней, помогал облаивать.
Первую мою белку-подранка Пестря схватил поперек тушки. Зверек изогнулся, вонзил резцы в ноздри собаки. Пестря визжал, катался по снегу, но белки не выпускал.
— Помоги, дедко! — крикнул я. — Она порвет ему ноздри!
— Пусть привыкает, — спокойно сказал дед. — Урма по первому году тоже брала как попало, доставалось и ей.
Я помог Пестре освободиться от белки, а дед ворчливо наставлял пса:
— Учись, учись, дурак! Бери за горло, и она не укусит. Не научишься брать бельчонок — не возьмешь куницу, не возьмешь соболя. А раненую рысь за бок схватишь — кишки выпустит!
И он показал, как брать: сунул белку в пасть кобелю, сжал его челюсти. Пестря фыркал, тряс головой, а дед посмеивался:
— Вот так! Вот так!
Валил снег, дули жгучие ветры. В такие дни белка хоронится в гайне, ее не видно. Но собаки облаивают дерево. Дед стучит обухом топора по стволу, я оглядываю запушенную снегом ель.
— Ну что? — спрашивает дед.
— Не видать.
Потом я остукивал дерево — старик высматривал, но и он ничего не видел.
— Полезай на дерево, Матюха!
С ружьем за спиной я поднимался по скользким, обледенелым сучьям. Стыли руки, колючий снег набивался за воротник. Я тряс дерево, гикал, взбирался почти к самой вершине. И белка наконец оказывала себя.
— Стой, вижу! — кричал дед.
Я опускался. Ухал выстрел, зверек падал, и его на лету подхватывали собаки.
Бывало белка сидит на таком дереве, что на него не взобраться. Тогда я лез на соседнее, обнаруживал зверька, прилаживался и стрелял.
Однажды после сильной отдачи я сорвался с пихты и упал. На счастье, под деревом был мягкий сугроб.
— В твои годы я падал — счету нет, а живу до сей поры, — успокаивал дед. — Когда летишь с дерева, норови на ноги встать: они, брат, пружинят, ноги-то.
Вечером, в избушке у камелька, я спросил деда: не видал ли он жар-птицы? Какая она? Какое у нее перо?
— Да ведь как сказать? — ответил старик. — Она, поди, не всякому себя оказывает. Подойдешь к ней, обернется ронжею или черным дятлом — вот и раскуси. Лик ее вряд кто видал. Одним словом, волшебная птаха. Да погоди, доберемся до нее.
— А что, ежели поймаем? В один год разбогатеем, на охоту не пойдем.
Мои слова напугали деда.
— Наплетешь тоже! О богатстве думать не моги: от него всякая скверна по земле идет. Как это — не ходить на охоту? Человеку ноги, руки даны, чтоб трудиться.
Я молчал. Он подкинул в печку дров, продолжил свою мысль:
— Ты, парень, за легкой поживой не гонись: увидишь в чужом капкане горностая, лису или кого другого— не бери! Хозяин придет — сам возьмет. Чужая собака гонит зверя — стрелять не смей! У нас в роду того не было — чужим корыстоваться. У кого совесть не замарана, тот по ночам крепко спит, все люди ему други да приятели. Запомнишь, что говорю?
— Запомню, дедушка.
Пробыли в тайге две недели. Крупного зверя не убили, жар-птицу не поймали, но принесли много белок, все шкурки были первого сорта.
Дед был доволен. Обо мне и говорить нечего.
Бабушка была рада нашему приходу, нашей удаче, рассказала деревенские новости. Дядя Ларион опять «оперился» и надел золотую коронку на зуб. В городе Ларион познакомился с каким-то доктором, начавшим лечить ревматизм и подагру муравьиным соком и припарками из ошпаренных рыжих муравьев. В наше отсутствие Ларион отвез доктору два воза муравьищ, получил много денег, на днях собирается опять ехать.
— Скажи на милость! — усмехнулся дед. — Да как он того доктора отыскал?
— Это уж его спроси, — смеялась бабушка.. — Хвастает, что на муравьях большой капитал заработать можно. Народ к доктору валом валит. Муравьища только давай, только давай!
Мать сказала:
— А ведь, пожалуй, зря Матвейку не пустили в письмоводители к Лариону. Голова у Лариона шибко варит.
Дед махнул рукой.
— Ну его, пустобреха! К весне снова все профукает.
Глава двадцать вторая
Мы немного отдохнули дома и опять ушли на лыжах в долину Двух Ручьев. Снегу прибавилось, стало труднее добывать белок. Лайки сильно уставали. Я ждал встречи с дорогим зверем, и этот день наступил.
…Сперва негромко тявкнула Урма, затем подал голос Пестря, и обе собаки прытко понеслись по увалу.