— Так, дядя Ваня, — отвечает Яхонтов.
— Гёте недоговаривает, за какую свободу он, — продолжает старик. — Но, сдается, во всяком случае не мечтает о свободе для рабов.
— Гёте против трусливого мещанства, против обломовщины, — вставляет хозяйка, — Он зовет на великую борьбу с природой: возводить плотины, покорять океаны, осушать болота, дабы людям было просторно, дабы человек стал счастлив! Ясная и возвышенная цель.
— Вот именно, — говорит Митя, — молодец, Ольга Васильевна.
Садимся пить чай. Звенят стаканы. Разговор стал общим. Яхонтов говорил мало, но всегда дельно и едко. Я замечаю, что Николая Павловича уважают здесь, хотя и не все с ним согласны.
— Болота, моря, океаны, плотины — размах большой, что и говорить, — громко начинает опять Иван Иваныч. — А позвольте спросить: зачем это нужно? Я, допустим, болото осушил, а приходит помещик: «Земелька эта моя». Так?
— Так, — отвечает несколько голосов.
— Вот я и говорю: позвольте сперва на земле, в государстве, порядок навести, а уж тогда можно двинуть народную силу на овладение природой, в воздух, под землю и еще куда там потребуется.
— Твоими устами глаголет истина, — с усмешкой говорит хозяйка. — Все великие люди ошибаются, один ты прав.
Спор снова закипает. И опять непонятные слова: гуманизм, психология, программа, тактика, прогресс, декадентство. Спорят о мужике, о деревенских порядках, и просто удивление берет, как это люди могут о простых вещах говорить столь умно и какими-то нерусскими словами. Только старик доступен мне, близок.
— Не дают великие писатели ответа на вопрос: что делать? Куда идти? — четко говорит он, взмахивая рукой. — Вот недавно прочел я рассказик великого писателя земли русской, Льва Толстого. Обрисован мужик Пахом. Заявился Пахом к башкирам землю покупать. Получили башкиры тысячу рублей и говорят: «Что за день обойдешь — все твое». А земля хороша: чернозем, целина, степь ковыльная. Пожадничал Пахом, велик разгон взял, надорвался и к вечеру помер. Схоронили его, и оказалось: три аршина человеку земли требуется.
— Так ему и надо, — острит Митя. — Кулачок был Пахом, стяжатель, работника имел.
— Не в том суть, что кулак, — продолжал Иван Иваныч. — Лев Толстой учит: будь скромен, ни к чему не стремись, — все равно подохнешь, и тебе потребуется только три аршина земли. Ловко? А это вздор. Человеку много нужно. Вся земля нужна человеку.
— Какому человеку? — спрашивает курносый парень. — Они разные бывают, человеки. Иной вершка не заслужил.
— Трудовому человеку, — отвечает старик, — тому, кто ее обрабатывает, — как же иначе? А для завоевания земли трудовой человек должен сплотиться воедино, организовать волю свою согласно разуму. И вот сколько я ни читаю великих писателей, сколько ни слушаю— не туда гнут. На полдороге останавливаются или зовут в обход, в бурьян, в чащобу.
Яхонтов вступается за писателей.
— Верно: ни Толстой, ни Гёте не указывают выхода. Но они подвергли критике многие стороны жизни. Что ж, и на том спасибо. Заслуга немалая. А что делать — читайте другие книги. Они есть, написаны для вас. Правда, их запрещают, сжигают, авторов гонят в места отдаленные, но истина все-таки победит.
От вечера остается путаница в голове. Как мало я знаю и как прав Николай Павлович, что надо учиться.
Легко сказать — учись. Я работаю в две смены. Встаю в семь часов утра и только к двенадцати ночи приезжаю в Веселую слободу, чтобы поужинать.
У Николая Павловича встречаю жителей Горькой слободы: медников, слесарей, токарей, электромонтеров. Молодые, простецкие парни. Они тоже берут книги, любят, уважают Яхонтова. Однажды Николай Павлович пошел на чердак разыскивать какую-то книгу. Рыжий токарь Миша Галандин достает из кармана восьмушку чаю, кулек с сахаром, ставит все это в шкафчик над столом. Как бы в чем-то оправдываясь, токарь говорит:
— Денег у него нет, голодает, а такой, понимаешь, человек, что не пожалуется, не попросит. Вот мы и сговорились поддерживать его. Зайдешь и оставишь чего-нибудь тайком. Народу бывает много. Дознайся, кто оставил. Он сердится, спрашивает: «Кто принес?» Все отпираемся.
С этого дня я тоже кое-что приношу Николаю Павловичу. Но, должно быть, я не очень ловок в таких делах. Он ловит меня и отчитывает:
— Не смей заниматься благотворительностью! У тебя на шее дед сидит, бабушка в деревне святым духом питается. Зарабатываешь десятку в месяц, да еще вздумал чужих подкармливать!
Глава двадцать вторая