Ему понадобилась неделя, чтобы реализовать свой план. В день, когда Гермиона собиралась встретиться с Малфоем, он добавил несколько капель зелья в её тыквенный сок за завтраком. Была суббота, и многие ученики решили поспать подольше, поэтому в Большом зале было пусто. От силы человек пятнадцать с четырёх факультетов трапезничали, и никто не заметил флакончика, занесённого над стаканом Грейнджер.
Небольшое количество зелья, разбавленное в соке, к тому же, отсрочило проявление первых симптомов, поэтому Гермиона почувствовала, что что-то не так, когда уже сидела с Драко в «Трёх мётлах».
Это было подобно лавине. Сначала кажется, что ничего не происходит, но затем снежная масса стремительно движется вниз, разрушая всё на своём пути. Боль накатывала постепенно. Всё началось с лёгкого покалывания в желудке, которое распространялось по всему телу. Гермионе казалось, что её рассекают заживо. Причём, не одним волшебным заклинанием, способным сделать всё быстро, а магловской ножовкой, прорезая каждый слой плоти, добираясь до костей.
Слёзы стояли в глазах Грейнджер, а губы были прокушены в нескольких местах до крови, пока она пыталась сдержать болезненный возглас. Паника в глазах Драко была настолько огромной, что Гермиона обязательно умилилась бы его заботе, если бы не было так больно.
Ей было страшно. Перед глазами всё расплывалось, и она не помнила, как Драко помог ей подняться и выйти на улицу. Свежий воздух не помог. Гермионе казалось, что за ней следят. Развивалась паранойя.
Она хваталась руками за голову, крича, вопя от боли, и прохожие косились на неё с опаской. Кто-то предложил аппарировать её в Мунго, но другой голос перебил его, говоря, что это может быть опасно — никто не знал, как организм отреагирует на перемещение.
Малфой взял Гермиону на руки и побежал в Хогвартс так быстро, как только мог. Больничное крыло приветливо приняло их, но Гермиона не видела этого. Она потеряла сознание. Мадам Помфри прибежала на крик Драко и принялась использовать диагностирующие чары, чтобы понять, что с Грейнджер, но установить причину зашкаливающих показателей не удалось. Целительница влила ей в рот обезболивающее, надеясь, что оно подействует.
Малфой всё это время ждал в коридоре. Слухи быстро разлетелись по всей школе. Каждый ученик считал своим долгом построить догадки, что могло произойти со старостой, но одна была нелепее другой.
Вместе со всей школой о произошедшем узнал и Рон. Он прибежал в лазарет сразу же, как услышал об этом, и не отходил от кровати Гермионы, когда мадам Помфри впустила его и Драко внутрь, успокаивая их. Всё обошлось.
Следом за Роном в больничном крыле появился Гарри. Они втроём сидели вокруг её койки, пока Гермиона лежала без сознания. Рон смотрел на Малфоя, держа ладонь девушки в своей. Ему не хотелось признавать, но Уизли действительно был благодарен Драко за то, что он так быстро среагировал и принёс Гермиону в Хогвартс.
Гермиона очнулась спустя пятнадцать минут, проведённых в тишине. Она проморгалась, избавляясь от сухости в глазах, и попросила стакан воды, чтобы смочить горло. Все втроём, они протянули руки к стакану, но Рон оказался первым. Гермиона с благодарностью приняла его и опустошила в три больших глотка. Её голос был сорван из-за криков, а в горле першило. Она попыталась сесть в кровати, но слабость во всём теле не позволила. Малфой с Гарри помогли ей подняться, а Рон поправил подушку.
Гермиона плакала, вспоминая о своих мучениях. Рон побелел. Он не мог смотреть на неё во время рассказа, поэтому сверлил взглядом белоснежную стену позади кровати. Драко гладил её ладонь, а Рон пытался не развалиться на части.
Он понимал, что виновен. Гермиона не заслужила той боли, которую ей пришлось пережить, но Рон не знал, что зелье сработает именно так. Он услышал о страхе и галлюцинациях и был уверен, что больше ничего не произойдёт. Ему хотелось всего лишь припугнуть Гермиону, показать, что рядом с Малфоем она чувствует себя не в безопасности. Его план состоял в этом. Но разве в жизни хоть когда-нибудь что-то идёт по плану?
Мадам Помфри разогнала посетителей, когда Рон едва не погряз в самобичевании. Гермионе нужно было отдыхать, поэтому парни втроём покинули больничное крыло, пообещав вернуться завтра.
Рон не спал всю ночь. Он ворочался в кровати, пытаясь заглушить голос совести, но она не хотела молчать. Осознание собственной никчёмности захватило его с головой. Он едва мог дышать, не грозясь задохнуться от тяжести в груди и спазмов в горле, которые не позволяли забыть о собственном поступке.