"Этот чертов шар всплыл раньше, чем я подоспел, — сообщил он. — Верно, специально выжидал, когда никого не будет".
Мы попросили Рикуля сделать новый заход и сбросить еще четыре мины. Я заверил его, что мы удачно сняли самый момент выбрасывания мин и на этот раз Фредерику Дюма нет необходимости выступать в роли всадника. Командир "Рубина" улыбнулся; маневр начался сначала. На этот раз с камерой дежурил Дюма, освобожденный от роли рыбы-лоцмана при железной акуле. "Смотри выбери правильную!" — напутствовали мы его. Дюма помахал нам успокоительно рукой, затем над водой мелькнули его ласты, и он ушел вниз. Время шло, а Диди все не возвращался. Мы понимающе переглянулись: мины опять решили надуть нас. Ну что ж, наладим постоянную смену на месте под водой, чтобы ни на минуту не выпускать футляр из поля зрения. Вниз пошел первый сменщик; Дюма вынырнул и доложил, что остальные три мины всплыли, а его коварная избранница затаилась в своей коробке. Второй раз нам из четырех мин попалась самая ехидная!
Ныряльщики сменялись каждые десять минут. Мы решили взять упрямицу измором, дать ей понять, что сопротивление бесполезно. В конце концов футляр издал ворчливый звук, и рогатый мяч поплыл кверху. Мы прождали его целый час. Показ на экране всего маневра длился девяносто секунд.
По истечении пяти лет Группа подводных изысканий имела уже свой небольшой штаб в трехэтажном здании на территории военно-морской верфи, откуда была видна стоянка обеих наших плавучих баз. В первом этаже размещались компрессорная, экспериментальные компрессионные камеры, фотолаборатория, механическая мастерская, трансформаторная установка, гараж и помещение для подопытных животных. На втором этаже находились чертежная, склад и жилые комнаты личного состава. На третьем — канцелярия, физическая, химическая и физиологическая лаборатории и конференц-зал, украшенный некоторыми из наших трофеев: судовые колокола и штурвалы, ионическая капитель и греческая амфора — все поднято со дна моря. Наконец сквозь все три этажа проходила специальная камера для ныряльщиков, в которой можно было создать давление, соответствующее глубине в восемьсот футов.
Ныряльщики военно-морских сил других стран имели в своем распоряжении большие помещения. Наше здание обладало тем преимуществом, что в нем мы ощущали интимный контакт с морем под самыми нашими окнами. Все, кто работал в этом доме, от чертежника до санитара, были в то же время ныряльщиками; мастерские и лаборатории могли в предельно короткий срок переделать сухопутную технику для нужд изучения моря.
Если с ныряльщиками — как военными, так и гражданскими — случалось серьезное несчастье, их доставляли к нашим врачам. Пациентов, пораженных кессонной болезнью или параличом, мы направляли в физиологическую лабораторию, где они подвергались декомпрессии в кессоне под наблюдением экспертов. Весь наш штат собирался посмотреть, как такой пациент обретал способность двигаться и принимался обрадовано прыгать. Санитары неизменно любезно предлагали исцелившемуся его костыли, и он неизменно отвечал веселой руганью и обещанием забросить "эти палки" подальше в море.
Среди заданий, порученных Группе подводных изысканий, вспоминается одно, особенно неприятное — подъем со дна моря утонувших летчиков.
В мглистый летний день на Средиземноморье экипаж двухмоторного военного самолета был введен в заблуждение миражем, и машина со всего хода врезалась в волны. Пилота — он был моим другом — выбросило; позднее рыбаки подобрали его тело. Самолет вспенил море и пошел ко дну. Нам предложили разыскать тела второго пилота и штурмана.
Их могила была отмечена радужными разводами на поверхности воды от сочившегося из бака бензина. Дюма совершил разведку и обнаружил светлый корпус самолета на фоне ржаво-коричневого дна на глубине ста двадцати футов. Самолет стоял торчком; пропеллеры сорваны, капоты моторов разодраны, в рубке зияющее отверстие, пробитое телом выброшенного летчика. Вокруг машины сновали маленькие серебристые рыбки.
Я заснял со всех сторон место происшествия и увидел второго пилота сидящим с широко раскрытыми глазами внутри того, что когда-то было рубкой. Счет моих погружений достиг к тому времени тысячи, но я впервые увидел утопленника. Спокойное, мудрое выражение его лица производило жуткое впечатление. За спиной мертвеца раздулся купол парашюта.