Алхимики всеми силами старались не допустить, чтобы Меркурий, владыка воображения, свободно действовал в этом мире в своей демонической ипостаси, которую они сравнивали с буревестником, т. е. вестником беды, и дерзким искусителем, вселяющим в людей ярость. Они называли эту ипостась «неистовым Меркурием», которого нужно укротить. Он может принимать обличья дракона или разъяренного льва и являет собой грубую разрушительную силу, которая может овладеть человеческим воображением и принести непоправимый вред. Он вдохновлял кровожадное исступление берсеркеров — неистовство германцев, их безудержное упоение битвой, которое было известно еще до Тацита (55-120 гг.). В 1942 году, когда эта безумная страсть к разрушению овладела миллионами людей, Юнг прочел свою лекцию об Эраносе «Дух Меркурия». В ней он размышлял о двойственной природе воображения, которое, с одной стороны, может вести нас к любви и творению неизреченной и целящей красоты, а с другой, пробуждает в нас бешеное неистовство, жажду крови.
Я всегда недоумевал, почему именно в разгар второй мировой войны, в 1942 году, Эранос отождествился с Гермесом/Меркурием. Теперь я понимаю, какое громадное политическое значение имеет признание того, что архаичные формы воображения могут овладевать сознанием миллионов людей в форме массовых психозов. Такое признание позволяет нам проследить действие архаических сил человеческого воображения, которое вовсе не прекратилось с падением нацистской Германии.
Для своей лекции об Эраносе Юнг взял в качестве материала сказку братьев Гримм «Дух в бутылке». Герой этой сказки, сын бедного крестьянина, не мог получить образования, потому что у его отца не было денег. Однажды юноша пошел за дровами и нашел у подножия старого дуба бутылку, из которой раздавался стенающий голос: «Выпусти меня на волю! Выпусти меня!» Молодой крестьянин откупорил бутылку, и из нее вылетел исполинский дух, не меньше самого дуба. Он взревел: «Я великий и могучий Меркурий! Меня заточили сюда в наказание, и я должен свернуть шею своему избавителю». Юноша не растерялся и пустился на хитрость, он сказал Меркурию, что не может поверить, будто такой могучий дух мог поместиться в такую маленькую бутылочку, и хочет удостовериться в этом своими глазами. В доказательство Меркурий забрался обратно в бутылку, а хитрец быстренько заткнул ее пробкой. Так дух опять оказался в заточении. Тогда он пообещал крестьянскому сыну награду за свое освобождение — волшебный платок, что бы им ни потереть, превращал все в серебро. Юноша выпустил духа из бутылки, получил платок, превратил свой топор в серебряный и, продав его, выручил деньги, чтобы закончить образование. Впоследствии он стал известным доктором.
В своем неукрощенном обличий Меркурий предстает жестоким убийцей, духом кровожадной страсти, повсеместно сеющим разрушения, быть ядом. Но водворенный назад в бутылку, в своей просветленной форме, облагороженной размышлением, рефлексией, он способен превращать простое железо в драгоценный металл, быть целебным средством. Меркурий олицетворяет кровожадность и целительную силу. Стоит перехитрить кровожадного исполина, и Меркурий открывает нам свою вторую ипостась.
В работе над снами происходит, на мой взгляд, нечто подобное сюжету этой сказки. В сновидениях всплывают страстные желания и смертоносные импульсы. Мы даем этим образам развиться, словно бы потворствуем кровавым и разрушительным страстям, идем у них на поводу. Но в самый последний момент мы сковываем теневые стороны Меркурия рефлексией. Таким образом, мы целиком переживаем образ, но не даем ему реализоваться. Меркурий, его демоническая ипостась, попадается на нашу уловку, смертоносный импульс не получает воплощения. Например, в моем сне об Анге мне важно почувствовать себя кровожадным и властолюбивым бульдогом, не превращаясь в него наяву. Последнее было бы пагубным, но переживание образа кровожадной собаки может стать спасительным средством.
Итак, мы должны во что бы то ни стало удержать злого джинна в бутылке. В серии снов Джинджер на наших глазах создается такая бутылка, герметичный сосуд. После серии со сквозной темой грязи Джинджер увидела целый ряд сновидений, в которых центральной темой стал образ зеркала. Сновидица словно бы задалась целью подвергнуть образы сновидений рефлексии — созерцанию и осмыслению. Внутри сосуда, как в четырех стенах, воображение предоставлено самому себе, отбывает исправительно-воспитательный срок. В этой тюремной камере оно обретает новые созидательные силы, крепнет его творческая мощь. Растет метафорическая сила образа, и слабеет побуждение реализовать его во внешнем мире. Сосредоточение воображения усиливает его действенность и приносит целительную преобразующую силу Меркурия, бога чудесных метаморфоз.