– Послушайте, бедненький синьорино, – сказала ему служанка. – Акушерка хотела бы вам сказать… Эта крошка…
– Да, – прервала ее акушерка, – эта крошка нуждается в молоке. Кто его даст?
Чезарино растерянно взглянул на нее.
– Я говорила, – продолжала акушерка, – что… раз он так родился… и матери, бедняжки, больше уж нет… а вы, бедный мальчик, не сможете заботиться о малютке… я говорила…
– Что надо забрать его? – нахмурившись, спросил Чезарино.
– Я, видите ли, – продолжала она, – должна буду сейчас сообщить о нем в городскую управу… Я хочу знать, что вы собираетесь делать.
– Да, – снова смутившись, сказал Чезарино. – Да… Подождите… я хочу, я хочу раньше посмотреть…
И он оглянулся, словно чего-то искал. Служанка пришла ему на помощь.
– Ключи? – тихо спросила она.
– Какие ключи? – машинально повторил он.
– Вы ищете связку ключей, чтобы посмотреть… или еще что? Видите, вон они там, на подзеркальнике в маминой комнате.
Чезарино пошел было туда, но вдруг остановился при мысли, что опять увидит мать, теперь, когда он все знает. Служанка, которая следовала за ним, прибавила еще тише:
– О многом нужно позаботиться, синьорино. Я знаю, вы, конечно, растерялись, совсем один, бедная, невинная душенька… Врач приходил, я бегала в аптеку… накупила много всего… но это пустяки, теперь надо подумать и о бедной маме, не правда ли? Что делать? Сами посудите.
Чезарино пошел за ключами. Он снова увидел на постели мать, вытянувшуюся и окоченелую, и, точно околдованный, подошел к ней. Ах, немы, немы теперь навсегда эти губы, которые так много должны были ему сказать! Она унесла с собой в ужасное безмолвие смерти тайну этого ребенка и тайну его собственного рождения… Но, быть может, если поискать, порыться… Где же ключи?
Он взял их с подзеркальника и последовал за служанкой в кабинет матери.
– Поищите здесь, вот в этом шкафчике.
Он нашел там немногим более ста лир – быть может, все, что осталось от сбережений.
– Больше ничего?
– Ничего, но подождите…
В шкафчике он нашел несколько писем и решил тотчас же прочесть их. Но эти письма (всего три) были от одной учительницы профессиональной школы, которая послала их матери в Рио Фреддо, где два года тому назад они провели вместе летние каникулы. А через год эта учительница, коллега матери, умерла. Из последнего письма вдруг выпала записка, и служанка торопливо подобрала ее.
– Дай сюда! Дай сюда!
Записка была написана карандашом, без обращения, без даты и гласила:
«Сегодня невозможно. Постараюсь в пятницу. Альберто».
– Альберто… – повторил Чезарино, глядя на служанку. – Это он! Альберто… Ты его знаешь? Ничего не знаешь? Совсем ничего? Говори!
– Ничего, мой синьорино, ведь я же вам сказала!
Он снова стал шарить в шкафчике, в ящиках комодов, всюду, перерыл всю комнату, но ничего не нашел. Одно только имя! Известно только, что отца ребенка зовут Альберто. А его отца – Чезаре… Два имени, ничего больше. А она лежит мертвая, там! И вокруг все те же вещи, бесчувственные, безучастные. И он один, в этой пустоте, с ребенком, едва родившимся, но уже никому не нужным; у него самого до сих пор все же была мать. Бросить ребенка? Нет, нет, бедный малютка!
Охваченный острой жалостью, в которой уже проступала братская нежность, он почувствовал, как в нем возрастает энергия отчаяния. Он взял из шкафчика несколько драгоценных безделушек и отдал их служанке, чтобы та раздобыла денег на первое время. Затем пошел в маленькую гостиную и попросил служителя позаботиться обо всем, что надо было сделать для мамы. Вернулся к акушерке и попросил ее немедленно найти кормилицу. Сбегал за своей форменной фуражкой в комнату покойницы; в душе поклялся матери, что ни малыш, ни сам он не погибнут, и побежал в колледж переговорить с директором.
За несколько мгновений он стал другим человеком. Не жалуясь, он рассказал директору о своем положении, о своих намерениях и попросил помощи спокойно, в твердой уверенности, что никто не может отказать ему, что он имеет священное право на помощь за все те страдания, на которые его, ни в чем не повинного, обрекли его собственная мать и неизвестный, который дал ему жизнь, и тот, другой, который отнял у него мать, оставив на руках новорожденного ребенка.