Травкин собрал личный состав, чтобы обсудить два вопроса: итоги боевого похода корабля и план предстоящего ремонта. Иван Васильевич отметил, что командование высоко оценило результаты боевых действий «щуки». Командующий флотом назвал их гвардейцами Балтийского моря. Травкин перечислил отличившихся в походах, призвал их щедро делиться опытом с товарищами, говорил и о недостатках. Капитан 3-го ранга завершал доклад, когда прозвучал сигнал воздушной тревоги. К городу шли фашистские бомбардировщики. Вынужденный перерыв длился недолго. Кронштадтские зенитчики и истребители отогнали врага.
После отбоя тревоги продолжили собрание. Докладчик по второму вопросу старший инженер-лейтенант Ильин сказал, что на днях он побывал на заводе. Там видел хороший призыв: «Убьем врага выработкой!» Речь, конечно, идет о высокой выработке. Думаю, мы присоединимся к этому мнению заводских рабочих. Дел множество, но они нам по плечу.
Команда «щуки» и заводские рабочие приступили к ремонту корабля, а И. В. Травкину пришлось на некоторое время оставить его. Причина оказалась весьма необычной: вызов командира в общем-то устаревшего по технике корабля, к тому же из блокированного Ленинграда, в Москву, в Наркомат Военно-Морского флота.
Оказалось, что боевой опыт Травкина, его анализ боев, тактических приемов привлекли внимание специалистов соответствующего направления и к тому же за мужество и умелые боевые действия ему предстояло получить иностранную награду, которой его отметили наши бывшие союзники по войне, — английский военный орден.
Травкин летел в Москву на самолете с героем летчиком Е. Н. Преображенским, человеком широко известным в годы Отечественной. В августе-сентябре 1941 года он водил бомбардировщики Краснознаменного Балтийского флота на Берлин, бомбил фашистскую столицу. За 9 налетов его соколы сбросили на военные объекты вражеского города более 300 бомб. В дороге познакомились, поговорили. Подремали. В наркомат надо прибывать со свежей головой. К сожалению, мы не располагаем материалами о проходивших там встречах и беседах, а Травкин рассказывал об этом коротко:
— Говорил, как воюем. Вручили орден и отпуск разрешили. Представляете, во время войны отпуск! В Ленинграде об этом не смел ни думать, ни мечтать.
В Ульяновске, где в эвакуации жила семья, Иван Васильевич довольно быстро нашел нужную улицу и дом. Помог рассказ и детальный план, который нарисовал матрос Василий Савельев, попросивший низко поклониться его родному городу. Жена и дети обрадовались, не ждали такого радостного события. В то время гораздо чаще, чем фронтовики приезжали в отпуск, приходили на них похоронки.
Лидия Александровна на радостях поплакала, дети Элла и Маина никак не могли понять, почему мама плачет, когда все так хорошо… Своей маленькой племянницы, которая жила с ними в Ленинграде, Иван Васильевич уже не застал: ее забрали вернувшиеся из Германии родители (к тому времени нашим работникам удалось окружным путем через нейтральные страны возвратиться на Родину).
Время отпуска пролетело быстро, как один самый длинный и, может быть, самый счастливый в жизни день. В разговорах Травкину и его жене никак не удавалось втиснуть прошедший в разлуке год в его календарные рамки. Меньше говорили о пережитом в сорок втором, больше вспоминали прекрасное довоенное время. Только не заглядывали в будущее, в разговорах обходили его, словно это была запретная тема.
Прощаясь, Лидия Александровна пообещала:
— Как начнут из эвакуации назад возвращаться, первая приеду…
Не близко было это время, а когда оно настало, она и в самом деле вернулась в Ленинград среди первых из жен офицеров-подводников…
В начале нового, 1943 года погода в Ленинграде и Кронштадте стояла мягкая, в отличие от первой военной зимы, не было суровых морозов, на небе часто для северной широты появлялись голубые просветы. Активизировала деятельность авиация. Но фронт оставался неподвижным. Советские войска готовились к наступательным боям. Травкин заметил это по ряду признаков. Пристреливали цели батареи, тренировались войска, сосредоточивались резервы. 12-го началось наступление.
К вечеру 18 января в высокую боевую готовность была приведена часть артиллерии базировавшихся в Кронштадте кораблей и фортов. У орудий находились расчеты. Они готовы были нанести удар по противнику, если он откроет огонь по Дому флота, где в этот вечер шла пьеса Александра Корнейчука «Фронт». Когда стемнело, через мостики у Петровского дока и у Кронштадтского футштока (от него отсчитывают абсолютные высоты точек земной поверхности и глубины акватории) к желтому зданию у Итальянского пруда — Дому флота — поспешили люди, гражданские и военные.